Портрет Сергея Уварова работы В. А. Голике, 1833.

Жена - Екатерина Уварова.

Дочь - Александра Уварова.

Дочь - Наталья Уварова.

Дочь - Лиза Уварова.

Сын - Алексей Уваров.

{rokbox title=| Усадьба Поречье. Усадебный дом. XVIII в.| thumb=|images/2-31.jpg| size=|fullscreen|}images/2-31.jpg{/rokbox} Усадьба Поречье. Усадебный дом. XVIII в.

{rokbox title=|Главный дом в усадьбе Поречье. Вид слева.| thumb=|images/2-32.jpg| size=|fullscreen|}images/2-32.jpg{/rokbox} Главный дом в усадьбе Поречье. Вид слева.

{rokbox title=|Усадьба Поречье. Первая четверть XIX в.| thumb=|images/2-33.jpg| size=|fullscreen|}images/2-33.jpg{/rokbox} Усадьба Поречье. Первая четверть XIX в.

{rokbox title=|Усадьба Поречье. Вид библиотеки. Л.Пич 1855 г.| thumb=|images/2-34.jpg| size=|fullscreen|}images/2-34.jpg{/rokbox} Усадьба Поречье. Вид библиотеки. Л.Пич 1855 г.

{rokbox title=| Усадьба Поречье. Интерьер музеума. Л.Пич 1855 г.| thumb=|images/2-35.jpg| size=|fullscreen|}images/2-35.jpg{/rokbox} Усадьба Поречье. Интерьер музеума. Л.Пич 1855 г.

 

Уваровские чтения - II. Муром, 21-23 апреля 1993 г. - М.: ИВФ Антал, 1994. - 240 с., ил. 25.

 

В сборнике опубликованы доклады и тезисы докладов и сообщений, прочитанных на вторых Уваровских чтениях 21-23 апреля 1993 г. в Муромском историко-художественном и мемориальном музее. Доклады посвящены историографии, археологии, церковным древностям. В конференции приняли участие исследователи из музеев, институтов, архивов, библиотек Москвы, Санкт-Петербурга, Курска, Омска, Ярославля, Ростова Великого, Костромы, Суздаля, Коврова, Нижнего Новгорода, Дмитрова, Киева, Калуги, Боровска, Мурома, Владимира.

Третьи Уваровские чтения состоятся весной 1996 г. Они будут приурочены к 900-летию Муромского Спасского монастыря и посвящены изучению русской монастырской культуры, истории, архитектуры.

 

СОДЕРЖАНИЕ

А.Л. Формозов (Москва). А.С. Уваров и его место в истории русской археологии
С.В. Гнутова (Москва). Е.Я. Зотова. Каталог коллекции медного литья графа А.С. Уварова
Н.Б. Стрижова (Москва). Материалы Московского Археологического общества в фонде Уваровых (ОПИ ГИМ, ф. 17)
Т.Б. Купряшина (Муром). Атрибуция фамильных портретов из Карачарова
С.П. Щавелев (Курск). Д.Я. Самоквасов как друг и сотрудник археологов Уваровых
А.В. Жук (Омск).Граф А.С. Уваров — ополченец
Г.М. Зеленская (Москва).Научная и художественная деятельность Епископа Амфилохия (Казанского; 1818-1893)
Н.Н. Жервэ. Митрополит Евгений (Болховитинов) и начало изучения русских провинциальных древностей
О.А. Дробнич (Поречье). Поречье Уваровых — памятник культуры XIX века
А.И. Фролов (Москва). Частный музей графов Уваровых в имении «Поречье» Московской губернии
М.А. Полякова (Москва). Уваровское «Поречье»: страницы истории
Е.В. Кончин (Москва). Поречье, год 1918-й
М.К. Гуренок (Москва). Изобразительные материалы, связанные с усадьбой Уваровых Поречье в собрании ГИМ
В.В. Седов (Москва). Из этнической истории Муромской округи во второй половине I тысячелетия н.э
С.М. Каштанов (Москва). К истории феодального землевладения и иммунитета в Муромском крае в XV в..
С.В. Сазонов (Ростов Великий). Летописное известие 1446 г. о поездке рязанского епископа Ионы в Муром
А.Л. Михайлов (Санкт-Петербург). Городовая артиллерия Мурома и Суздаля в XVII веке
О.А Белоброва (Санкт-Петербург). Богоматерь Иверская в Муроме
Э.К. Гусева (Москва). Об иконе Богоматери Одигитрии начала XV в. из Рождественского собора в Муроме
И.А. Кочетков (Москва).Икона Муромской Богоматери
О.А. Сухова (Муром). Древности Муромского Троицкого монастыря
С.Б. Хведченя (Киев). Русский богатырь Илья из града Мурома
М.Л. Сабурова (Москва).Погребальный головной убор с христианской символикой из женских погребений XII-XIII вв.
Н.М. Курганова (Суздаль). История создания мавзолея Д.М. Пожарского в Спасо-Евфимиевом монастыре Суздаля
Н.В. Фролов (Ковров). Из истории храмового строительства в дворянских имениях Ковровского уезда Владимирской губернии
В.А. Чернышев (Муром). К истории застройки Муромского Борисоглебского монастыря
А.Г. Мельник (Ростов Великий). О двух утраченных памятниках Ростовского кремля
А.Е. Веденеева (Ростов Великий). О новом источнике по истории землевладения Ростовского архиерейского дома рубежа XVII–XVIII веков
Н.В. Иванова (Нижний Новгород). Новые архивные данные по усадьбе Паниных в Городце
Л.В. Столярова (Москва). К вопросу о социальном составе древнерусских писцов XIV в.
О.В. Тюренкова (Дмитров). Документы Николо-Пешношского монастыря в собрании Дмитровского историко-художественного музея
Г.А. Елисеев (Москва). Полемические православные сочинения второй половины XV в. и влияние на них апокрифических книг
Н.Н. Грибов (Нижний Новгород). Древнерусская керамика из раскопок Нижнего Новгорода 1991 года
И.А. Очеретин (Нижний Новгород). Средневековая крепость Курмыш. (По итогам исследований 1991 года)
О.Л. Прошкин (Калуга). Древнерусские поселения бассейна р. Протвы
И.В. Болдин (Калуга). К проблеме типологии позднесредневековой керамики (по материалам археологических раскопок в г. Козельске)
Т.В. Сергина (Москва). Археология Вязьмы. (Некоторые итоги и перспективы изучения)
П.Г. Агафонов (Ярославль). История археологического изучения Ярославского края во второй половине XIX – начале XX вв. и Первый Областной археологический съезд в г. Ярославле
М.Е. Родина (Владимир). О неизвестном погребении XII в. из раскопок Н.Н. Воронина возле церкви Спаса во Владимире
В.Г. Пуцко (Калуга). Два византийских стеатитовых рельефа из собрания А.С. Уварова

 

 

А. А. Формозов

 

 

А.С. УВАРОВ И ЕГО МЕСТО В ИСТОРИИ РУССКОЙ АРХЕОЛОГИИ

 

Известный русский археолог А.С. Уваров умер более 100 лет назад. Помимо десятка некрологов вскоре в Москве и Казани появились два сборника статей, содержащие панегирические оценки его деятельности. Через четверть века были изданы трехтомное собрание мелких трудов Уварова, I том оставшейся в рукописи книги «Христианская символика» и третий сборник статей его памяти. Оценки за этот срок нисколько не изменились (литературу об Уварове см. в [1, с. 396, 397]).

Но еще в 1905 г. в Петербурге увидела свет статья А.А. Спицына «Владимирские курганы», где о наиболее известных раскопках Уварова говорилось с осуждением как о методически несовершенных, в сущности бесплодных для науки и приведших автора к ошибочным выводам [2, с. 84-90].

В первые послереволюционные годы ученые старой школы - С.А. Жебелев [3, с. 122-124] и В. Готье [4, с. 8, 9] - продолжали писать об Уварове как об основоположнике археологии в России. Затем ситуация изменилась. В 1930 г. В.И. Равдоникас обрисовывал деятельность Уварова только черными красками [5, с. 35-38]. С ним был согласен и А.В. Арциховский. От университетских курсов 1930-х годов [6, с. 194] и до конца дней [7, с. 530-533] он повторял, что Уваров загубил для науки 7000 курганов, был достойным наследником своего отца - мракобеса С.С. Уварова и оставил кучу дилетантских сочинений, сейчас никому не нужных. До геркулесовых столпов дошел историк музейного дела А.М. Разгон. Рассказывая о состоянии памятников прошлого в России, он не нашел лучшего примера варварского отношения к памятникам, чем все те же раскопки владимирских курганов [8, с. 90], а в другой статье утверждал, что Российский Исторический музей создал вовсе не Уваров, а Н.И. Чепелевский (можайский дворянин, привлеченный к делу в качестве помощника Уваровым) [9, с, 235-237], Даже могила ученого на кладбище Новодевичьего монастыря - филиала основанного Уваровым Исторического музея - была в 1930-х годах сравнена с землей.

Отрезвление наступило в годы «оттепели» [10, с. 75-79]. В книге 1961 г. «Очерки по истории русской археологии» [11, с. 85-88] я подчеркнул заслуги Уварова в сложении нашей науки. Это не осталось незамеченным за рубежом. В парижском журнале «Возрождение» вышла рецензия на мою книгу, где главное ее достоинство усматривалось в том, что наконец-то и в советской России сказано доброе слово об Уварове [12, с. 129-132]. Могила его на Новодевичьем кладбище была восстановлена. Муромский краеведческий музей, вобравший в себя часть коллекций из уваровского имения Карачарово, провел в 1990 г. «Уваровские чтения». Решено сделать их постоянными. В тезисах прочитанного тогда доклада В.А. Лапшина сказано, что раскопки владимирских курганов отвечали не только уровню середины XIX в., но даже начала XX в. и должны оцениваться как образцовые [13, с. 9-11].

В этой связи уместно вернуться к вопросу о роли Уварова в истории русской археологии. Литература о нем вроде бы и велика, но авторы конца XIX - начала XX в. не все могли договорить до конца, а дальнейшее развитие науки позволяет по-новому расставить некоторые акценты.

Алексей Сергеевич Уваров родился 28 февраля 1825 г. Он был единственным сыном памятного в истории русской культуры Сергея Семеновича Уварова (1786-1855). Память эта мрачная, что сказалось и на оценке деятельности его сына. Поэтому надо сказать и об Уварове-старшем. Генеалогическая традиция возводит род Уваровых к жившему в XV в. мурзе Минчаку [14, табл., 1], однако в этой родословной целый ряд темных мест. Дед археолога, Семен Федорович, любимец Г.А. Потемкина, был флигель-адъютантом Екатерины и командовал Лейб-гренадерским полком. Потемкин прозвал его Сеня-бандурист [15, с, 169: 16, с. 23].

Покровители умершего в 1788 г. Семена Федоровича позаботились о его сыне, В 15 лет он начал службу в Министерстве иностранных дел и был послан для совершенствования в наук в Геттингенский университет. Состоял при посольствах в Вене и Париже. В период Отечественной войны 1812 г. занимался тем, что сейчас называют контрпропагандой. Карьеру свою он сделал, однако, не на дипломатическом поприще. В 1811 г. он женился на дочери графа Алексея Кирилловича Разумовского Екатерине (старше его на несколько лет), стал богатейшим человеком и быстро двинулся по служебной лестнице. От Разумовского к Уварову отошли 11 тысяч крепостных и имения, в том числе подмосковное Поречье и Карачарово под Муромом. А.К. Разумовский - племянник фаворита Елизаветы Петровны и внук простого казака Григория Розума - был в эти годы министром народного просвещения. Сергей Уваров сразу же получил пост попечителя Петербургского учебного округа, затем, в 1818 г., был назначен президентом Академии наук, в 1832 г. - помощником министра народного просвещения и в 1834 г. - министром и председателем Главного управления цензуры. В 1846 г. удостоен графского титула. В 1833 г. С.С. Уваров провозгласил пресловутую формулу: «православие, самодержавие и народность» и стал проводником реакционного курса Николая I в области культуры.

Хорошо известно о враждебных отношениях Пушкина и Уварова. Предполагают даже, что тот сыграл свою роль в травле поэта, приведшей к его гибели (сводку см. [17, с. 428-430]). В феврале 1834 г. Пушкин записал в свой дневник: «Уваров большой подлец... негодяй и шарлатан. Разврат его известен. Низость до того доходит, что он у детей Кан-крина на посылках. Он крал казенные дрова и до сих пор у него есть счеты... Казенных слесарей употреблял в собственную работу» [18, с. 337].

Одним словом, Сергей Уваров был личностью аморальной. Сын его эти качества не унаследовал. Все, что мы про него знаем, говорит о нем как о порядочном человеке. Но идеи, проповедовавшиеся отцом, он разделял и всю жизнь держался консервативных позиций. После смерти отца учредил в 1856 г. Уваровские премии в Академии наук в 3000 рублей.

В то же время реакционер С.С. Уваров был очень начитанным, одаренным человеком. Его ценили как собеседника И. Гете, А. Гумбольдт, Н.М. Карамзин. В 1815-1817 гг. он был членом литературного объединения «Арзамас», куда входили В.А. Жуковский, К.Н. Батюшков, П.А. Вяземский, декабристы М.Ф. Орлов и Н.И. Тургенев, юный «Сверчок» - Пушкин. Перу С.С. Уварова принадлежит серия работ о классической древности -об элевсинских мистериях (1811), древнегреческих трагиках, догомеровской эпохе. Именно он убедил Н.И. Гнедича переводить «Илиаду» гекзаметром. Не все было отрицательным и в его деятельности на посту министра просвещения и президента Академии наук. При нем были созданы Пулковская обсерватория и Археографическая комиссия. Он организовал поездку за рубеж для подготовки в немецких университетах группы молодых русских ученых, ставших по возвращении профессорами Московского университета (Т.Н. Грановский, В.С. Печерин, Д.Л. Крюков и др.).

Благодаря тому, что С.С. Уваров общался с цветом русской интеллигенции, его сын с детских лет знал ведущих наших ученых. Некоторые взаимоотношения с людьми, и добрые, и враждебные, были унаследованы им от отца. Посещая Москву, министр приглашал в свою подмосковную усадьбу Поречье профессоров Московского университета. Здесь они читали лекции, обсуждали разные проблемы. Среди посетителей были Т.Н. Грановский, М.П. Погодин, С.П. Шевырев, петербуржцы В.А. Жуковский, П.А. Плетнев. Погодину и Шевыреву С.С. Уваров покровительствовал. Западники же тяготели к попечителю Московского учебного округа С. Г. Строганову. С ним С.С. Уваров враждовал и в конце концов заставил его уйти в отставку. В Поречье были богатейшая библиотека, собрания антиков и картин. Все вместе взятое сыграло свою роль в формировании личности Алексея Уварова. Он получил прекрасное образование, знание древних и новых языков, вкус к занятию древностями.

Первоначальную подготовку юноше дали домашние учителя. В 1841-1845 гг. он в Петербургском университете на отделении словесности философского факультета. Руководителем его был эллинист Ф.Б. Греффе, академик и профессор. В архиве Уварова сохранились конспекты лекций Н.Г. Устрялова по русской истории, Э.Е. Шлитгера по римским древностям [19, с. 14]. По окончании университета Алексей начал службу в Министерстве иностранных дел (как в свое время его отец), в канцелярии министра К.В. Нессельроде. В 1848 г. ездил с дипломатическим поручением в Неаполь, а в 1846 и 1847 гг. - в немецкие княжества. Тогда он смог послушать лекции в Берлинском и Гейдель-бергском университетах. Это было недолго (2-4 месяца), но показательно, что выбраны были германские университеты, а не Сорбонна, где чуть позже С.М. Соловьев бывал на лекциях Ж. Мишле и Ф. Гизо. Для С.С. Уварова революционная Франция совершенно не приемлема. И его сын, посещавший позднее Париж и использовавший труды французских археологов, оставался ближе к немецкой, чем к французской науке. Наряду с дипломатической службой шла и придворная: Алексей был камер-юнкером. Отец выделил ему имение Карачарово. Там был устроен чугунолитейный завод.

В те же годы Алексей начал коллекционировать древние монеты и вошел в кружок петербургских антиквариев, собиравшихся каждую субботу на квартире Я.Я. Рейхеля. В него входили Б.В. Кене, Ф.А. Жиль, С.А. Гедеонов, П.Ю. Сабатье, И.А. Бартоломей, Х.Д. Френ, А.А. Куник, П.С. Савельев, Э.Г. Муральт, А.Ф. Прейс и др. В 1846 г, у Кене возникла мысль создать на основе кружка Археолого-нумизматическое общество по примеру учрежденного за год до того Географического. В число членов-учредителей вошел и А.С. Уваров. Нет оснований говорить, как иногда делается, что общество, подобно позднейшему московскому, организовано именно им. Есть веские основания считать, что Уваров был привлечен лишь как сын министра, полезный для помощи в устройстве дел общества. И правда, он помог быстро получить высочайшее одобрение на открытие общества и денежную субсидию, сам не раз жертвовал значительные суммы. В целом же общество воспринималось многими как созданное «немцами под фирмою Рейхеля» [20, с. 535]. Действительно, процент иностранцев среди учредителей высок, хотя, пожалуй, меньше, чем среди учредителей появившегося раньше, в 1839 г., Одесского общества истории древностей (там 20 человек из 36) [21, с. 517, 518]. Объясняется это скорее всего тем, что интерес к древностям питали ренессансные традиции, сильные в Западной Европе и не характерные в таких формах для русских.

Уваров оказался очень активным членом общества. Он подарил ему несколько коллекций монет и предложил начать составление археологического словаря, представив образчик статей на букву «А». Он же выделил из своих средств деньги на премии в 300 рублей серебром за научные сочинения, написанные на заданные темы. Такие известные труды, как «О металлическом производстве в России до конца XVII столетия» и «Историческое обозрение финифтяного и ценинного дела в России» И.Е. Забелина; «История русских школ иконописания до конца XVII столетия» Д.А. Ровинского написаны на темы, предложенные Уваровым. Работу Ровинского он позднее издал за свой счет [22, с. 278, 163; 23, с. 183-190].

Так еще в 1840-х годах проявились сильные стороны Уварова - его стремление вести исследования не стихийно, а по заранее выработанным программам, щедрость мецената и организаторский талант. Средствами на раскопки общество не располагало. Богатый Уваров решил провести исследования за свой счет. В 1847 г. при обсуждении проблем, связанных с историей Северного Причерноморья, была составлена программа, которую Уваров взялся осуществить. Предполагалось осмотреть памятники побережья Черного моря от устья Дуная до Диоскуриады (Сухум). В ряде очерков об Уварове говорится, что эту программу он осуществил полностью. Из его публикаций видно, что это не совсем так.

Поездка была проведена в 1848 г. Уварова сопровождал выпускник Академии художеств М.Б. Вебель, выполнивший рисунки древностей, приложенные к отчету о поездке. Н.И. Веселовский утверждал, что с Уваровым ездил и П.Ю. Сабатье, написавший потом книгу о Керчи [22, с. 29, 208]. В этой книге 1851 г. сказано о поездке в Керчь «прошлым летом», т. е. в 1850 г. и о посещении тогда же Тамани [24, с. 3]. Видимо, Уваров и Сабатье путешествовали врозь, но поделили обследуемый регион: Уваров взял на себя Ольвию и районы к западу от нее, Сабатье - Керчь и азиатский Боспор.

Исследовательская часть поездки началась с Екатеринослава и Днепровских порогов, где Уваров осмотрел многочисленные курганные поля и собрал сведения о находках сверленых топоров из серпентина и византийских монет. Он побывал на Каменском городище и для того, чтобы определить, какой древнегреческий город здесь располагался (по его мнению, упомянутый Птолемеем Серимо), прибег к помощи известного астронома Д.М, Перевощикова, рассчитавшего положение места в сравнении с данными Птолемея. Основной исследователь городища - Б.Н. Граков отмечал, что Уваров датировал памятник верно – IV-III вв. до н.э., но с Серимоном отождествлял его ошибочно [25, с. 36]. Окрестные курганы Уваров считал скифскими, полагая, что именно здесь находились Герры.

Отсюда путешественники направились к устью Буга, где надолго задержались в Ольвии. Изданная в 1851 г. книга «Исследования о древностях Южной России и берегов Черного моря графа Алексея Уварова» (СПб., 138 стр.+альбом), написанная в 1849-1850 гг. в Карачарове, в значительной мере (более 100 с.) посвящена именно Ольвии. Автор использовал труды греческих и латинских авторов: Павсания, Геродота, Диона Хризо-стома, Плиния, Арриана, Помпония Мелы - и книги и статьи тех, кто до него обследовал Ольвию: П.С. Палласа, И.П. Бларамберга, Е.Е. Келера, П.И. Кеппена. Сам археологических раскопок он не вел, даже испытывал перед ними явную робость. Так, на Золотом мысу, на пути из Херсона в Ольвию, он наткнулся на следы грабительских раскопок. Были видны обнаженные от земли каменные кладки. Крестьяне рассказывали о найденных здесь больших сосудах (амфорах?). Но Уваров доследовать это место не решился. Все же планы у него были большие. Он прикинул, что на раскопки кургана средней величины потребуется полтора дня, значит, за лето можно вскрыть 140 курганов. Здесь уже чувствуется та гигантомания, что пагубно сказалась на позднейших владимирских раскопках. Пока же Уваров получал и покупал у крестьян случайные находки: монеты, сосуды и смог изучить и издать вещи из любительских раскопок одного из ольвийских курганов, проведенных в 1842 г. Г.Г. Кушелевым-Безбородко (золотые маска, гривна, лавровый венок).

Книга написана в основном на эпиграфическом и нумизматическом материале. Благодаря этому были намечены основные этапы истории Ольвии, но надо учесть, что еще в 1843 г. подобная работа была проделана немецким эпиграфистом Августом Беком. Помимо политической истории Уварова в первую очередь интересовало восстановление древнего быта. Та же задача ставилась и в позднейших его книгах о мерянах и каменном периоде. Бытовое направление в исторической науке возникло в первой половине XIX в. как следствие антикварного периода в развитии науки о древностях. Раскопки велись сначала для того, чтобы найти мечи и шлемы гомеровских героев, викингов или древних славян и таким путем иллюстрировать данные письменных источников.

После Ольвии Уваров посетил остров Березань, заехал в Одессу, где познакомился с членами Общества истории и древностей и собранными ими коллекциями, а затем направился к устью Дуная. В Молдавии он интересовался в основном нумизматикой и древними рукописями. Эта часть путешествия описана во втором выпуске «Исследований» (46 с.), увидевшим свет в 1856 г. В 1856-1860 гг. появился перевод обоих выпусков на французский язык, выпущенный за счет автора.

Как должны мы оценить первый труд Уварова сегодня? Ю.Г. Виноградов писал в 1989 г.: «Образцовые для своей эпохи в археологическом и нумизматическом отношениях сочинения А.С. Уварова и Б.В. Кене в своих основных исторических разделах выгладят очень слабыми и не соответствуют даже уровню современной им науки» [26, с. 8]. Высоко оценил работу Уварова основной исследователь Ольвии Б.В. Фармаковский («мастерский набросок»). Он считал, что, хотя собственные изыскания Уварова в Ольвии дали мало, им намечена зато программа раскопок, позволившая в дальнейшем планомерно и обдуманно изучить динамику развития города в отдельных его частях [27, с. 3-5]. Пожалуй, о первой книге Уварова вернее всего сказать так: автор показал себя знающим антикове-дом, достойным сыном своего отца, разбирающимся в нумизматике и эпиграфике, человеком, стремящимся решать исторические вопросы по археологическим данным, но не рискующим еще начать раскопки и не давшим нечто принципиально новое для античной археологии.

Вскоре после первой поездки по Югу России Уварову пришлось принять важные решения. Его отец потерял пост министра народного просвещения. После европейских революций 1848 г., в начале «страшного семилетия», «моровой полосы» (А.И. Герцен), даже курс С.С. Уварова показался Николаю I чересчур либеральным. Вскоре старика разбил паралич, и, оставив Петербург, он перебрался в Москву и Поречье. 24-летний Алексей Уваров оказался вполне самостоятельным, но уже менее нужным для окружающих человеком. Он добился перевода из Министерства иностранных дел в Министерство внутренних дел на должность чиновника по особым поручениям в чине надворного советника. Министром был Лев Алексеевич Перовский (1792-1856) - незаконный сын А.Г. Разумовского (фамилия дана по подмосковному Перову). Так что начальником молодого Уварова стал его дядя. Но дело было не только в этом. После открытия в 1830 г. в кургане Куль-Оба золотых произведений античного прикладного искусства археологические раскопки в России стали развертываться все шире и шире. Следить за ними было поручено министру внутренних дел. Назревало создание центрального археологического органа страны. Была создана Комиссия для исследования древностей. 30 августа 1852 г. вышел указ о подчинении Перовскому всех археологических изысканий в России. Перевод по службе означал для Уварова отказ от дипломатической карьеры и выбор работы на археологическом поприще.

В 1854 г. он составил для Перовского «Всеподданейший отчет об археологических разысканиях в России в 1853 г.». Полный текст сохранился в архиве Уварова и был издан после его смерти [28, с. 58-125]. В 1855 г. напечатано «Извлечение» из этого отчета. Просматривая отчет, мы узнаем знакомое нам построение «Отчетов археологической комиссии» - обзор раскопок, случайных находок, древностей, приобретенных покупкою. Очевидно, в 1852-1854 гг. уже намечалось создание чего-то вроде Археологической комиссии во главе с Перовским, а реальной действующей силой ее должен был стать Уваров (как позднее И.Е. Забелин при С.Г. Строганове). С 1853 г. Перовский возглавлял Кабинет его величества. Вслед за ним перешел в это ведомство и Уваров, числившийся там до 1857 г. На придворной службе он достиг чина камергера.

В 1850 г. Перовский предложил своему подчиненному провести раскопки каких-нибудь древнерусских памятников, например Новгорода Великого. Уваров ответил, что раскопки в Новгороде велись не раз (что знаем мы об этом?) и всегда безуспешно. Лучше заняться курганами Владимирской земли, знакомыми ему по экскурсиям близ Карачарова. Проект был принят, из казны выделили 2500 р., и раскопки начались.

В 1851 г. за 98 дней раскопали 757 курганов в 17 группах во Владимирском и Суздальском уездах, в 1852 г. - 2318 курганов в 77 группах в Суздальском и Юрьевском уездах. У Уварова были какие-то помощники. Имя одного из них - надворного советника А.И. Пискарева - встречается в документах и отчетах. Графическая документация велась владимирским землемером В. Алеевым (планы курганных групп) и художником Н. Медведевым (зарисовка находок).

В следующие два года экспедицию возглавлял П.С. Савельев, вскрывший 4654 кургана в Юрьевском, Переяславском и Ростовском уездах (т.е. частично не во Владимирской, а в Ярославской обл.). Таким образом, Савельев исследовал значительно больше курганов, чем Уваров, и упреки в несовершенстве методики должны быть адресованы и ему, а не одному Уварову, как это делали В.И. Равдоникас и А.В. Арциховский.

Можно ли сказать про эти раскопки вслед за Арциховским, что, «даже для своего времени они возмутительны» [6, с. 194], или вслед за В.А. Лапшиным надо признать их образцовыми? Истина находится посредине. Главный упрек со времен А.А. Спицына сводился к тому, что комплексы могил не были выделены, все находки свалены в кучу, нет ни дневников, ни описей. Это не совсем так. Дневники Уварова были обнаружены А.Н. Кирпичниковым не где-нибудь, а в фондах Государственного Исторического музея. С помощью их В.А. Лапшин, А.Е. Леонтьев, Е.А. Рябинин, К.И. Комаров и др. сумели выделить ряд бесспорных комплексов из раскопанных Уваровым и Савельевым курганов [29, с. 228, 229; 30, с. 67-79; 31]. Описи же вещей приложены к книге Уварова о мерянах. Выяснилось, что раскопки насыпей велись не колодцем или траншеей, как нередко делалось уже в XX в., а на снос. Правда, ровики у курганов не прослеживались, хотя это умел еще А.Д. Чертков в 1839-1845 гг. [32, с. 234-250]. В дневниках достаточно подробно описаны захоронения как с сожжением, так и с трупоположением. Чертежей - ни разрезов, ни планов - нет, но их тогда не делал никто. Таким образом, говорить о «возмутительной методике» нельзя. Раскопки были проведены на уровне своего времени. Неоправдан был размах работ, привлекающий В.А. Лапшина своей «масштабностью». Начиная исследование малоизвестных памятников, требовалась не масштабность, а нечто совершенно иное - медленное, тщательное изучение небольшого числа объектов.

Это то, что касается полевой работы. Хуже с музейными коллекциями. Почти все они депаспортизованы. В.А. Лапшин считает, что документация утрачена не в поле, а уже в музеях, например при передаче коллекций в Оружейную палату, оттуда в Румянцевский музей, а оттуда в Исторический. Частично это может быть и так, но кое-что настораживает в книге самого Уварова. В курганах нашли всего три меча. При публикации место находки одного из них указать уже не удалось [33, с. 124]. В ящиках с коллекциями, посланных в Москву, образцов курганной посуды почему-то «не оказалось» [33, с. 111].

О стратиграфических наблюдениях не было и речи. Возьмем вопрос о каменных орудиях, найденных во владимирских курганах. Возможны три случая: 1) среди тысяч средневековых курганов было несколько первобытных: мы ведь знаем абашевские курганы и во Владимирской, и .в Ярославской обл. (раскопки Б.А. Куфтина и Л.А. Михайловой); 2) каменные орудия были положены в могилы деревенских колдунов как магические «громовые стрелы»; 3) эти орудия попали в курганы с земли, взятой с площади неолитических стоянок (как в Кончанском у Н.К. Рериха). Понять, какое из этих предложений верно, по записям Уварова невозможно.

Одной из самых важных находок в курганах считался глиняный идол из с. Вески. Между тем это игрушка XVII-XVIII вв., случайно попавшая в насыпь [34, с. 246, 247]. Как видим, упреки, обращенные к Уварову, небезосновательны. 26-летний археолог, впервые приступивший к раскопкам, проявил неуместную торопливость и небрежность.

Раскопки велись в древнерусских городах - Владимире, Суздале, Кидекше, и на городищах раннего железного века, но об этом из дневников и публикаций можно узнать совсем мало. Обломки посуды и прочие рядовые вещи из культурных слоев сохранены не были. Но учтем, что занимался этими раскопками в основном П.С. Савельев, а жилые слои тогда никто копать не умел.

Антропологический материал из курганов был взят выборочно, в небольшом числе и так и остался необработанным. А.Д. Чертков десятилетием раньше добился большего. Попытка Уварова провести в аптеке Феррейна анализ металлических вещей из раскопок мало что дала.

Большой удачей было то, что в курганах встретилось много монет, арабских и западноевропейских. Определял их, вероятно, опытный нумизмат и ориенталист П.С. Савельев, но Уваров об этом не сказал. Так или иначе даты были ясны. Савельев собирался сам написать о своих раскопках, но не успел это сделать (умер в 1859 г.). Уваров в 1856 г. поместил краткую заметку о владимирских курганах в «Записках Русского археологического общества» [35, с. 102-104] и надолго отложил обработку материала. Итоговый труд «Меряне и их быт по курганным раскопкам» вышел в 1871 г. в «Трудах I Археологического съезда», а затем отдельно (М, 1872, 216 с. + атлас).

На первой же странице своей работы Уваров говорит, что он и Савельев исследовали памятники мерян. Мы знаем, что гораздо больше, чем мерянских, на Владимирщине древнерусских кривичских курганов. Ошибка связана с твердой убежденностью Уварова, как и других археологов середины XIX в., в том, что христиане - русские не могли насыпать холм над могилой умерших сородичей и класть туда какие-то вещи. Это обряд языческий, следовательно, курганы не славянские. Находки крестиков в могилах Уваров объяснял тем, что меряне, получив их от русских, использовали просто как украшения.

Другая бросающаяся в глаза ошибка Уварова состоит в том, что весь материал взят им в одной плоскости, как одновременный. Учтены все археологические находки в «Земле мерян» - от Клязьмы до Твери на западе, Углича и Ярославля на севере, Шуи и Костромы на востоке. Среди этих находок - каменные орудия и Галичский клад бронзового века, но Уваров воспринимал эти памятники как одновременные с курганами и утверждал, что еще в X-XI вв. меряне широко пользовались каменными орудиями.

В то же время труд Уварова обладает и бесспорными достоинствами. У него, как всегда, была программа исследований, которую он старался осуществить. Задача ставилась историческая - восстановить «домашний быт» одного из летописных племен. Широко использовались летописи, известия арабских путешественников, материалы раскопок, и предшествующих (А.Д. Черткова, Н.А. Ушакова, С.Д. Нечаева), и проведенных и 1860-х годах (А.П. Богданова, Л.П. Сабанеева), не только » России, но и в Дании, Прибалтике. Находки из собственных раскопок разделены Уваровым на две хронологические группы в соответствии с нумизматическими данными. Коллекции описаны суммарно по категориям: орудия, оружие, украшения и т.д. К книге приложен атлас с изображениями типичных вещей.

Оценивая труд Уварова сегодня, не забудем о том, какой большой путь успела пройти наша наука с 1851-1869 гг. Считать работу Уварова образцовой оснований нет, но и возмутительной ее назвать нельзя. Это книга своего времени, впервые познакомившая ученых с массовым курганным материалом и содержавшая опыт сопоставления археологических и письменных источников. Для середины XIX в, это было важно.

Во время экспедиции во Владимирскую губернию Уваров решил еще одну задачу -разыскал могилу Д.М. Пожарского в Спасо-Ефимьевском монастыре в Суздале. Письменных указаний на то, где именно она была расположена, не сохранилось. Пришлось провести раскопки. Была найдена надгробная плита с именем Федора Дмитриевича Пожарского - сына полководца - и рядом несколько безымянных надгробий. Над ними впоследствии была возведена мраморная часовня. В 1863 г. в ней молился Александр II. После революции ее разрушили. Монастырь стал закрытой колонией малолетних преступниц. После Отечественной войны место захоронения Пожарского вновь отметили памятником и открыли для посещения.

В 1853 г., оставив раскопки владимирских курганов на П.С. Савельева, Уваров вновь вернулся в Причерноморье. Он провел раскопки в Ольвии, Херсонесе и на городище Керменчик - руинах Неаполя Скифского около Симферополя. В Ольвии и Херсонесе исследовались и могилы. Осматривал Уваров и другие памятники, например Чуфут-кале под Бахчисараем. Копать древние города тогда не умели. В основном охотились за надписями и монетами. Толковой информации о раскопках в Ольвии и Неаполе у нас нет.

Удачнее были работы в Херсонесе. Здесь расчищали остатки впервые выявленной в городе византийской базилики с хорошо сохранившимися мозаичным полом, 24 мраморными колоннами и капителями. Размер ее 50x22 м. Получив доклад Уварова об этом открытии, Николай I приказал перенести мозаику в Эрмитаж. Она была разобрана, отреставрирована на Петергофской гранильной фабрике и уложена в одном из залов Эрмитажа (ныне II зал античного отдела).

При расчистке базилики были найдены монеты IV-X вв. Уваров счел, что она возведена при Константине Великом и функционировала до X в. [36, с. 62, 63]. По сведениям Д.В. Айналова, в раскопках базилики участвовал архитектор Андреев, Уваров об этом не упомянул [37, с. 5].

Раскопки завершились в 1854 г. под залпами франко-английской эскадры. Началась Крымская война. Об экспедиции 1853-1854 гг. Уваров издал краткие информации в сборнике П.М. Леонтьева «Пропилеи» и в «Извлечении из всеподданнейшего отчета» [38, с. 525-537]. Вероятно, подробно о раскопках предполагалось рассказать в III томе «Исследований о древностях Южной России», но этот том так и не вышел. В некоторых биографиях Уварова говорится, что в III томе речь должна была идти о его поездке по берегу Черного моря до устья Кубани. Что было сделано во время этой поездки и были ли какие-нибудь записи о ней, мы не знаем.

В 1854 г. закончился первый период научной деятельности Уварова. Четырьмя сезонами 1851-1854 гг. в сущности исчерпывается его активная полевая работа. Позже он провел очень небольшие раскопки каменных ящиков кизил-кобинской культуры под Гас-прой и пещеры Ореанда в Крыму в 1875 г., а также стоянок первобытной эпохи под Муромом в 1877-1878 гг., изредка выезжал смотреть чужие раскопки: в 1875 г. с И.С. Поляковым в Фатьяново, в 1883 г. с В.И. Сизовым в Гнездово. Вероятно, Уваров удовлетворил свою страсть полевого исследователя, а может быть, понял и то, что погоня за добычей материала дает меньше, чем скрупулезное изучение немногих, но тщательно выбранных объектов.

Второй период жизни Уварова – 1854-1864 гг. - представляет собой резкий контраст с предшествующим. Многое изменилось в его жизни, большие перемены произошли и в жизни страны. В 1855 г. умер С.С. Уваров. Алексей Сергеевич стал наследником огромного состояния. В делах надо было навести порядок. Из Карачарова он перебрался в Поречье, где стал устраивать и дом, и музей, и библиотеку. С.С. Уваров собирал антики и картины. Его сын больше интересовался русскими древностями. Своему собиранию древнерусских рукописей он положил начало, купив коллекцию И.Н. Царского (более 800 номеров), И.П. Сахарова (более 300), А.С. Норова. В дальнейшем собрание пополнялось путем покупок на Сухаревке в Москве и на Нижегородской ярмарке. Были, кроме того, богатые собрания икон, монет, древней утвари, археологических находок. Некоторые предметы Уваров подробно описал сам (например, [39, с. 1-17; 40, с. 13-25]). В 1897-1908 гг. издано в нескольких выпусках описание этого собрания [4]. После революции культурные сокровища, скопившиеся в Поречье, разошлись по ряду музеев, но в основном попали в ГИМ.

Второе важное событие после смерти отца - смерть Л.А. Перовского в 1856 г. Долгожданная Археологическая комиссия в 1859 г. была учреждена, но возглавил ее С.Г. Строганов - враг С.С. Уварова (о чем было известно уже в 1857 г.) [42, с. 96]. Младший Уваров поддерживал с ним отношения, о чем говорят ссылки на коллекции Строганова в Уваровских работах, но служить под его началом не хотел. От активной деятельности в археологии Уваров был тем самым оттеснен. Он прослужил в Петербурге до 1857 г., после чего был помощником попечителя Московского учебного округа. Потом ушел в отставку в придворном чине камергера.

Равнодушно глядеть на то, что происходило в России, Уваров не считал возможным. В годы Крымской войны вступил во Владимирское ополчение, хотя и не участвовал в боевых действиях. Затем надо было заняться освобождением своих 16000 крепостных крестьян. Уваров принял участие в земской деятельности, устраивал больницы и школы в Московской и Владимирской губерниях, был предводителем можайского дворянства, щедро жертвовал большие суммы на общественные нужды из своих средств.

В 1859 г. Уваров женился на княжне Прасковье Сергеевне Щербатовой (1840-1924) и отправился с ней на два года в свадебное путешествие за границу. Побывали в Англии, где Уваров навестил А.И. Герцена [43, с. 140], Испании, Франции, но дольше всего задержались в Италии. Возвращался он туда и посещал другие страны (Австрию, Данию) и позже, в 1860-1880-х годах. При этом он не только осматривал разнообразные памятники культуры, но и делал записи о них, набрасывал какие-то задуманные работы. При жизни Уварова издано из этого было не все. В дальнейшем эти записи составили весь первый и часть второго его «Сборника мелких трудов» (М., 1910).

Из этой публикации видно, что интересовали Уварова не памятники Ренессанса, барокко и классицизма, а византийские храмы, мозаики и иконы. В программной речи на III Археологическом съезде он говорил, что для русской археологии важнее всего три круга зарубежных древностей - византийский, скандинавский и славянский [44, с. 37]. С памятниками этих трех областей он и старался знакомиться.

В Италии он прожил два месяца в Равенне с ее византийскими храмами V-VII вв. и заказал множество фотографий с них для задуманной книги. Мозаика с изображением Богородицы - Нерушимой стены вызвала в его памяти мозаику Киевского Софийского собора с Богородицей-Орантой, и он посвятил специальную статью сопоставлению этих изображений [45, с. 32, 33]. В Ватикане Уваров изучал образцы русской и византийской иконописи, в романских соборах Генуи и Пармы искал истоки владимиро-суздальской архитектуры [46, с. 252-256]. В Венгрии, Чехии, Моравии, Галиччине и на Буковине его внимание привлекли деревянные церкви, чем-то напоминавшие русские [47, с. 1-24]. Бронзовые двери в соборах Новгорода Великого и Александрова натолкнули на поиски аналогичных дверей в западных храмах. Изображения Иоанна Предтечи на византийских мозаиках и росписях сравнивались с теми, что известны в Успенской церкви на Торговой стороне и Рождественской в Десятинном монастыре в Новгороде, в церкви Ильи Пророка в Ярославле и т.д.

Главную же свою цель Уваров видел в создании обобщающих трудов «История византийского искусства» и «Христианская символика». Начатая в 1850-х годах при посещении Рима и Неаполя последняя рукопись дополнялась автором до конца дней. Ему хотелось проследить развитие символики от раннехристианского периода (т. I) до Византии и древней Руси (т. II), дав в конце каталог символов, вошедших в иллюстрации «Бестиа-риев», «Физиологов» и т.д. (т. III). В 1908 г., через полвека после написания, издан I том (206 с.). Второй был подготовлен к печати, но не вышел и хранится в архиве Уварова. Книга к моменту издания сильно устарела, но показательно, что в подготовке ее к печати участвовали такие ученые, как Е.К. Редин, С.А. Жебелев и Д.В. Айналов. Очевидно, они считали ее небесполезной. Автор исходил из того, что символика возникла в связи с необходимостью для христианских общин скрываться от преследований и в то же время передавать посвященным принципы своего учения. В основе многих символов лежат античные изображения.

Несколько раньше, в 1890 г., но тоже посмертно, был издан «Византийский альбом графа А.С. Уварова» (т. I, 107 с.). Это черновики, сырой материал к ненаписанной «Истории византийского искусства», готовившейся по материалам, собранным в Париже, Лондоне и Италии.

Работы Уварова по византийскому и древнерусскому искусству содержат ряд полезных наблюдений, но не могут идти в сравнение с трудами его современника Н.П. Кондакова и в целом большой роли в развитии этой области знания не сыграли, отчасти и потому, что были опубликованы слишком поздно (см. [48, с. 233-237; 49, с. 131-133]). В 1864 г. начался третий, последний и наиболее плодотворный период в жизни Уварова. Он окончательно обосновался в Москве, снял, а в 1881 г. купил здесь дом в Леонтьевском переулке (ныне ул. Станиславского, д. 18) [50, с. 46-48] и стал думать о создании в старой столице своего, независимого от Петербурга Центра археологических исследований.

12 февраля 1864 г. Уваров пригласил к себе в Поречье нескольких известных московских любителей и исследователей старины. Среди них были А.А. Гатцук, Д.П. Сон-цов, Г.Д. Филомонов, С.В. Ешевский, К.К. Герц. Хозяин предложил им организовать в Москве новое археологическое общество, наметив три задачи: 1) занятия археологией, преимущественно славянорусской, 2) популяризация этой области знания в широких кругах с тем, чтобы «возбудить в обществе сочувствие к археологии», 3) устройство археологических съездов. Предложение было встречено сочувственно. Официально общество открылось 4 октября 1864 г. Вскоре в его состав вошел цвет московской профессуры: Ф.И. Буслаев, М.П. Погодин, С.М. Соловьев, А.А. Котляревский, А.Н. Афанасьев, И.Е. Забелин, О.М. Бодянский, а от царя были получены разрешение на деятельность общества и денежная субсидия в 3000 р. (позднее 5000р.) в год [51].

Московское археологическое общество (МАО) не копировало петербургское (РАО). Профиль намеченных исследований был иной. Для петербургских антиквариев традиционным был предпочтение из всех древностей античных и скифских. МАО занималось преимущественно первобытными памятниками, древностями эпохи железа и особенно русской тематикой. Район работ - лесная зона Европейской России, а позднее Приуралье и Кавказ. Среднеазиатской тематики, развивавшейся в Петербурге, москвичи тогда не затрагивали. Развитие же археологии в Сибири шло мимо обоих центров, в основном по линии Русского географического общества.

Бросается в глаза, что среди членов-учредителей МАО в отличие от РАО почти нет людей с иностранными фамилиями. Национальное самосознание за 20 лет возросло, да и Москва более русский город, чем космополитический Петербург XIX в. Важен открытый характер МАО. Заседания петербургских антиквариев были камерными, закрытыми, а у москвичей - доступными для всех. Читались здесь и публичные лекции, в том числе самим Уваровым. В этом сказался дух демократических 1860-х годов.

Археология в Москве, как и в Петербурге, понималась расширительно, т.е. включала в себя и историю древней архитектуры, и живопись, и археографию, и чисто исторические темы, если они касались не политических событий, а быта людей. Границей для Уварова был 1700 г. Все историко-бытовые вопросы более раннего времени входили в круг интересов общества.

Члены МАО регулярно собирались на научные заседания, где читали и обсуждали те или иные доклады. Уваров в этом отношении был очень активен. За 20 лет он прочел более 70 докладов на самые разные темы - от каменного века, заинтересовавшего его в эти годы, до русской нумизматики, иконописи и архитектуры.

С 1865 г. МАО выпускало свои труды – «Древности». В 1867 г. была сделана попытка печатать журнал «Древности. Археологический вестник» под редакцией А.А. Котляревского, но дело не пошло. Продолжали непериодически выходить «Древности. Труды МАО». При жизни Уварова вышло 9 томов. Они, пожалуй, не могут соперничать с «Записками Русского археологического общества», где в серии классических древностей мы найдем статьи В.В. Латышева, М.И. Ростовцева и Б.В. Фармаковского, в серии славяно-русской археологии - статьи А.А. Спицына, в серии восточной - труды В.Р. Розена и В.В. Бартольда. В «Древностях» преобладают полезные для своего времени, но сейчас уже устаревшие статьи по древнерусскому искусству и быту. О них нужен особый разговор. Ценных публикаций по археологии в современном смысле слова не так много. Можно все же указать на статьи Н.Н. Муравьева-Карсского о Скорняковских курганах эпохи бронзы, А.К. Кельсиева о Митинских вятических курганах, «Описание Тверского музея» А.К. Жизневского с дополнениями Уварова и др.

Уваров поставил перед обществом задачу создать археологический словарь. Материалы для него публиковались в каждом томе. 30 статей написано самим Уваровым: «Ап-ракос», «Алкопос», «Потир», «Сион», «Божница», «Закомара», «Жилище» и т.д. Важными были начинания МАО в области охраны памятников культуры. В Петербурге над этим тогда еще не задумывались. В МАО же с 1870 г. начала действовать специальная комиссия по этому вопросу. Общество предотвратило разрушение зданий в Боголюбове, палат дьяка Аверкия Кириллова в Москве и других ценных объектов. Дом Аверкия Кириллова был передан Александром II МАО, и оно собиралось здесь на протяжении полувека.

Мысль о созыве археологических съездов была высказана уже при создании МАО, а разрешение на это было получено в 1868 г. 16 марта 1869 г. в Москве открылся I съезд. Председательствовал на нем и делал доклад «О судьбах археологии в России» М.П. Погодин. Это было не только данью уважения к старейшему русскому историку, но и следствием давних связей Погодина с семьей Уваровых. При подготовке к съезду был разработан вопросник, ответы на который должны были так или иначе содержаться в докладах. Так делалось и в дальнейшем. Благодаря этому заседания шли не стихийно, а по заранее намеченной программе. Позже подготовительные комитеты к съездам проводили раскопки близ тех городов, где намечались съезды, и участники их выезжали в поле, доследовали памятники и обменивались мнениями. В этом проявилась сильная сторона организаторской деятельности Уварова. На I съезде был поставлен вопрос «о мерах к сохранению памятников в России».

II съезд провели в Петербурге в 1871 г. к 25-летию Русского археологического общества. Был вынесен на обсуждение разработанный МАО проект закона об охране памятников. Предлагалось взять за образец законы, существовавшие в тот момент на Западе, - учредить в столице центральную комиссию и округа на местах.

III съезд состоялся в Киеве в 1874 г. Здесь прозвучали новые для археологов темы. Ф.И. Каминский и К.М. Феофилактов сообщили о раскопках первой в России палеолитической стоянки - Гонцы под Полтавой. Н.И. Костомаров привел в своих воспоминаниях любопытный эпизод: когда участники съезда отправились осматривать Софийский собор, протоиерей встретил их вопросом: «Не пожаловали ли Вы сюда отыскивать доказательства, что человек произошел от обезьяны?» - «Мы не шагаем в такую даль», - поспешил успокоить его Уваров [52, с. 421].

IV Археологический съезд проходил в Казани в 1877 г. Здесь Уваров опирался на ученых Казанского университета и местных любителей старины, традиционно занимавшихся древностями Волжской Болгарии, Прикамья и Приуралья, - С.М. Шпилевского, ДА. Корсакова, П.Д. Шестакова, А.Ф. Лихачева и др.

Особенно серьезной подготовки потребовал V съезд, состоявшийся в Тифлисе в 1881 г. Хотя раскопки на Кавказе начались раньше (в 1877 г. Г.Д. Филимонов исследовал Кобанский могильник, а к 1881 г. за 30 лет Ф.С. Байерн вскрыл до 300 захоронений на Мцхетском могильнике), археология Кавказа как особая дисциплина еще не сложилась. Уваров до съезда побывал и в Кобани, и во Мцхете, сам провел там раскопки, съездил в Пятигорск на раскопки Д.Я. Самоквасова, в Дагестан, Кутаиси и Армению. Впечатления были самые разнообразные, от размышлений о бронзовом веке до знакомства с рукописями Эчмиадзинской библиотеки. Были куплены коллекции для создававшегося в Москве Исторического музея, а в Тифлисе открыт Кавказский музей (ныне Музей Грузии). Написан ряд работ: «Значение Осетии для археологии», «Мцхетский могильник», «Курганы с расчленениями близ Дербента». В съезде участвовали представители местной интеллигенции: А.Д. Эрицов, Д.З. Бакрадзе и др. Впервые были изданы два объемистых тома «Трудов предварительного комитета по устройству» съезда. В 1981 г. Всесоюзное совещание археологов в Тбилиси отметило столетие V Археологического съезда как отправной точки для развития кавказской археологии.

Последний съезд, на котором уже больным председательствовал Уваров, был в 1884 г. в Одессе. Здесь, в отличие от других съездов была представлена и античная тематика. На всех съездах Уваров выступал с несколькими докладами, иногда по частным вопросам, иногда по теоретическим. Из них наиболее важен доклад на III съезде – «Что должна обнимать программа для преподавания русской археологии». В нем даны исходные позиции автора. Археология понимается как «наука, изучающая древний быт народов по всем памятникам, какого бы ни было рода, оставшимся от древней жизни каждого народа». Археологический памятник - это то, что непременно «связано с местом находки, эпохой и условиями ее». Русская археология изучает «древний быт по памятникам, оставшимся от народов, из которых сперва сложилась Русь, а потом Русское государство». В число таких памятников входят и стоянки каменного и бронзового веков как один из компонентов сложения русской культуры. Широко распространенный тогда термин «доисторическая археология» Уваров предлагал заменить на «первобытная» [44, с. 19-38, цитаты с. 21, 22, 31, 32]. Доклад показывает, что уже в 1874 г. ставился вопрос о преподавании археологии. Он не был решен ни при жизни Уварова, ни 25 годами позже. Только в 1909 г. А.А. Спицын начал преподавать археологию в Петербургском университете.

Отмечу и поставленную Уваровым перед коллегами задачу подготовки археологических карт отдельных областей, осуществленную частично после его смерти (карты Киевской, Волынской, Подольской губерний в «Трудах» съездов). «Труды» съездов публиковались ин-фолио с таблицами на меловой бумаге. Наряду с «Материалами по археологии России», «Известиями археологической комиссии» и «Записками Русского археологического общества» они составляют основной фонд наших источников о памятниках древности, изученных в России в дореволюционное время.

Другим важнейшим начинанием Уварова в последние десятилетия его жизни было создание Российского Исторического музея. Мысль об этом возникла во время Политехнической выставки 1872 г. [9, с. 224-267; 42, с. 169-177; 53]. Там был особый Севастопольский отдел, отражавший героическую оборону Севастополя во время Крымской войны. Председателем комиссии по устройству отдела был генерал-адъютант А.А. Зеленый. Его заместитель Уваров принимал деятельное участие в подготовке экспозиции. Тогда и появилось предложение сохранить собранные экспонаты и взять их за основу постоянного русского национального музея. Было составлено ходатайство об этом царю, и 9 февраля 1872 г. Александр II повелел учредить комитет по устройству в Москве Музея его императорского высочества наследника цесаревича. Возглавлял комитет Зеленый, но он жил в Петербурге, так что вся сложнейшая организационная работа легла на плечи его заместителя Уварова.

Надо было получить землю для строительства музея. Ее выделила городская дума. Нужно было провести конкурс на лучший проект здания. Выбран был проект архитектора В.О. Шервуда и инженера А.А. Семенова. Проект встретил возражения членов комитета, особенно со стороны И.Е. Забелина. Приходилось что-то переделывать. Требовался проект экспозиции. Уваров составил его в 1873 г., стремясь охватить все материалы от каменного века до царствования Александра II. Тем самым создавалась сплошная историческая экспозиция без отрыва отечественных памятников эпохи средневековья от первобытных и античных, что нередко бывало в западноевропейских музеях. Пожалуй, образцом для Уварова стал Датский национальный музей в Копенгагене, где он был в 1869 г. Уваров разработал устав музея в двух вариантах - 1874 и 1882 гг. Свои личные собрания -изделия каменного, бронзового и железного веков, античных и славянских древностей, икон и рукописей - археолог предоставил для показа в музее, не располагавшем еще какими-либо экспонатами, и побуждал к этому членов МАО. Ряд коллекций был куплен, например, у П.О. Бурачкова. Необходимо было подумать и об оформлении залов. Уваров заказал картины для музея известным живописцам И.К. Айвазовскому, В.М. Васнецову, Г.И. Семирадскому, подбирал и художников-оформителей.

Целиком поглощал музей силы Уварова с 1881 г., когда вступивший на престол Александр III выразил пожелание, чтобы к его коронации в Москве музей был открыт. К средствам, выделявшимся городской думой, добавились правительственные субсидии. В 1881 г. умер Зеленый. Председателем правления музея назначили великого князя Сергея Александровича - брата царя и генерал-губернатора Москвы. Товарищ Председателя Уваров был фактически директором музея.

23 марта 1883 г. было открыто 11 залов. Первый и второй были посвящены каменному веку, третий и четвертый - бронзовому, пятый - железному, залы А, Б, и В - античным городам Ольвии и Пантикапею и христианским древностям Херсонеса, шестой зал -скифам, седьмой и восьмой - Киевской Руси с 988 до 1054 г.

С созданием Московского археологического общества и Российского Исторического музея благодаря Уварову сложился московский археологический центр, независимый от петербургского, а порою и противостоявший ему. Археологические съезды, собиравшиеся МАО, сделали Москву центром притяжения для провинциальных исследователей древности. Преподаватель Вятской гимназии, выпускник Петербургского университета, ученик К.Н. Бестужева-Рюмина АА. Спицын начал свою работу в области археологии при поддержке Уварова и МАО. Наряду с организационной деятельностью в 1870-1880-х годах Уваров продолжал заниматься и собственно научными исследованиями. Основной стала для него проблема каменного века. Возникшая в Западной Европе еще в первой половине XIX в., широкий резонанс получила она в середине его после выхода книг Ч. Дарвина, открытия неандертальского человека и свайных построек, признания английскими геологами достоверности находок Ж. Буша де Перта на Сомме. В России в период николаевской реакции эта проблематика не могла разрабатываться, но в годы реформ вызвала интерес не только ученых, но и всей интеллигенции [54, с. 9-11, 17-35]. Поиски памятников каменного века в России успешно вели ученые-естествоиспытатели И.С. Поляков, К.С. Мережковский, А.А. Иностранцев. Общие соображения о происхождении и ранней истории человечества высказывали в журналах Н.Г. Чернышевский, Д.И. Писарев, Н.В. Шелгунов и другие представители революционно-демократического лагеря. В этих условиях очень важно было, какую позицию займет официальная археологическая наука России. Императорская археологическая комиссия этой тематики явно сторонилась. Уваров поступил иначе.

В 1869 г. он побывал на Международном археологическом конгрессе в Копенгагене, познакомился там с такими учеными, как К. Фогт, Р. Вирхов, И. Ворсо, Ж. Катрафаж. Фогт вызвал у Уварова некоторую опаску: «что Дарвин не посмел высказать, то он развил до крайних пределов». «Шагать в такую даль», т. е. рассматривать вопрос о происхождении человека от животных, Уваров не собирался, но вот кьеккенмеддинги, которые он увидел были реальными археологическими памятниками. Хотелось отыскать подобные в России [55, с. 951-966].

Во время заграничных путешествий Уваров посетил раскопки Ментонских гротов и пещеры Выпустек в Моравии. Собственный опыт пещерных раскопок в Крыму [56, с. 19-23] и Язоновом гроте у Кутаиси результатов не дал. Зато в июне 1877 г. произошло неожиданное событие. Крестьяне села Карачарова нашли в овраге кости мамонта и известили об этом хозяина имения. Раскопки на месте находки убедили Уварова в том, что останки мамонта залегают в одном слое с кремневыми орудиями. Так была открыта одна из первых в России (после Гонцов и Каменец-Подольского) палеолитических стоянок.

Уваров не бывал в Карачарове с 1855 г. Тут он узнал, что в Муроме есть человек, собирающий каменные орудия. Это был землемер по крестьянским делам Н.Г. Добрын-кин. Он разыскивал кремни на дюнах Оки и Велетьмы у с. Волосова и в урочище Плеханов бор. В 1878 г. Уваров провел раскопки и в этих пунктах, найдя в Волосове пять неолитических погребений [57, с. 19-21].

К исследованиям памятников каменного века под Муромом он привлек группу авторитетных специалистов: И.С. Полякова, В.В. Докучаева и В.Б. Антоновича. Они выступили в печати со своими соображениями об исследованных стоянках. В этом можно видеть прообраз комиссий ученых, работавших позже в Киик-Кобе, Костенках, Староселье. Ошибкой Уварова было то, что небольшую коллекцию кремневых орудий из Карачарова он разделил на части и раздарил коллегам. С.Н. Замятнину пришлось вновь собирать ее, но ряд предметов был утрачен [58, с. 5-14]. Материалы, добытые в процессе собственных раскопок и увиденные на археологических съездах, где демонстрировал свою коллекцию из Карелии Н.Ф. Бутенев, побудили Уварова взяться за обобщающую работу о каменном веке. Задумана была сводка «Археология России». I том ее составлял обзор «Каменного периода». Книга вышла в двух выпусках в 1881 г. В первом выпуске - 440 с., во втором - 152 с. и 49 таблиц с рисунками сотен предметов. Я уже писал об этой книге [54, с. 84-102] и здесь могу ограничиться немногим.

Уваров учел практически все находки каменных орудий, сделанные к 1880 г. в России, описав 6428 пунктов. Среди них немало и изделий эпохи бронзы, например из Фатьяновского могильника. Уваров отнес его к каменному периоду, хотя в целом допустил употребление каменных орудий до весьма позднего времени, ссылаясь на свои старые находки во владимирских курганах [59, с. XIX; 60, с. LХХХII]. Перечислены были и находки костей четвертичных животных. Сделана попытка обрисовать быт человека каменного века с выделением двух этапов: палеолита, когда люди охотились на мамонтов и носорогов, и неолита, когда они занимались рыболовством и охотой на мелких животных. Основные положения книги Уварова, - скажем, идея о распространении человека в Европу из Азии или о существовании искусственных неолитических пещер - принадлежат его времени. Но сводка материала остается и сохраняет известную ценность до сего дня.

Уваров первым сделал шаг от сбора материалов о древностях России к систематизации их, положил начало той работе по классификации коллекций, которую так успешно развили в конце Х1Х-начале XX в. В.И. Сизов, А.А. Спицын, В.А. Городцов. Главное же в том, что Уваров ввел материалы каменного века в общую систему русских древностей, предотвратив отрыв первобытной археологии от остальных ее разделов, что мы наблюдаем во многих западноевропейских странах и что вполне могло случиться в России при противостоянии естествоиспытателей-разночинцев археологам, получившим гуманитарную подготовку. Уваров думал и о следующих томах «Археологии России», о чем свидетельствуют некоторые его наброски. И там есть интересные моменты, например сопоставление ко-банских находок с гальштатскими [61, с. 61-75]. Но завершить задуманное Уварову не было суждено. 29 декабря 1884 г. он скончался.

Уваровские начинания не пошли прахом после его смерти. Московское археологическое общество просуществовало до 1923 г. Председателем его стала вдова покойного Прасковья Сергеевна. Долгие годы она помогала в работе своему мужу, разделяла его интересы, но выбор членов МАО определялся не столько этим, сколько тем, что нужно было избрать человека богатого, влиятельного, со связями при дворе и весом в Москве. В роли организатора Прасковья Сергеевна проявила себя очень энергичным, волевым, щедрым человеком. Ученым в полном смысле слова она не стала, хотя опубликовала до 200 работ, в том числе большую книгу «Могильники Северного Кавказа», была избрана почетным членом Академии наук. Это яркая личность, и хорошо, что сейчас вспомнили не только о А.С. Уварове, но и о ней. И все же думаю, что изображать ее крупным ученым, равным по заслугам своему мужу [62, с. 5-7], нет оснований. Уварова часто называют дилетантом. Его вдова была дилетантом в еще большей мере, а так как действовала она уже в конце XIX - начале XX в., дилетантизм ее особенно бросается в глаза.

Впрочем в жизни МАО большую роль играла не только она, но и плеяда незаурядных ученых: И.Е. Забелин, В.И. Сизов, Д.Н. Анучин, позже В.А. Городцов. По-прежнему нелегко складывались отношения МАО с Археологической комиссией в Петербурге. Шла борьба за то, кто из них должен исследовать Херсонес [63, с. 33-38]. В архиве П.С. Уваровой есть папка бумаг, названная «Пререкания с Археологической комиссией». С этой борьбой в какой-то мере связан и резкий отзыв А.А. Спицына о раскопках владимирских курганов А.С. Уваровым.

После революции П.С. Уварова эмигрировала в Югославию. Там она писала книгу об истории МАО. Цела ли эта рукопись и где она, неизвестно. Вместо Уваровой председателем МАО стал Д.Н. Анучин. Ему было уже под 80, и в сложной послереволюционной обстановке помочь МАО сохранить свое лицо он не смог. После смерти Анучина в 1923 г. Московское археологическое общество прекратило свое существование.

До революции продолжали выходить труды МАО – «Древности» (т. X-XXV, 1885-1916) и возникло несколько новых серий – «Археологические известия и заметки» (1893-1900, по 6 сдвоенных номеров в год), «Материалы по археологии Кавказа» (т. I-XIV, 1889-1916), «Материалы по археологии восточных губерний России» (т. I-III, 1893-1899) и «Древности восточные» (т. I-V, 1891-1915). Последние три серии не уступают по значению петербургским «Материалам по археологии России». В еще большей мере это касается «Трудов» археологических съездов. За 1887-1911 гг. прошли VII-XV съезды (в Ярославле, Москве, Вильне, Риге, Киеве, Харькове, Екатеринославле, Чернигове и Новгороде). XVI съезд должен был состояться в 1915 г. в Пскове, но из-за первой мировой войны был отменен. К каждому съезду (в том числе к псковскому) выходили материалы подготовительных комитетов, а после завершения - «Труды», обычно в двух, а иногда и в трех-четырех томах. Серия этих трудов составляет целую библиотеку из полусотни томов.

После революции съезды не собирались, но проводившиеся после Отечественной войны по инициативе С.В. Киселева и продержавшиеся до середины 1980-х годов ежегодные Всесоюзные археологические совещания при ИИМК ИА АН СССР, посвященные итогам полевых работ, были в сущности продолжением уваровского начинания.

Среди всех бурь и катаклизмов XX в. устояло другое детище Уварова - Исторический музей. С 1885 г, на протяжении 23 лет руководил им И.Е. Забелин. При всей сложности его взаимоотношений с Уваровым главные черты выдвинутой своим предшественником концепции развития музея Забелин сохранил [42, с. 177-190]. После революции по главе музея сверху ставили безграмотных людей, в 1920-1930-х годах коллекции разбазаривались, сотрудники подвергались репрессиям. Но благодаря ответственному отношению к делу со стороны работников музея он не погиб. В фонды поступали коллекции из новых раскопок, обновлялась экспозиция, выходили ценные публикации. Значит, мы можем сказать, что уваровские традиции еще не изжили себя.

Как же мы должны в целом оценить место этого человека в развитии отечественной археологии? В 1930 г. В.И. Равдоникас утверждал, что Уваров к археологии «относился ... как к охоте, к балету, к разведению породистых лошадей, к карточной игре» [5, с. 36]. Это, конечно, неправда. Такие любители из дворян были. После появления Манифеста о вольности дворянства 1762 г. и «Жалованной грамоты дворянству» 1785 представители этого сословия получили возможность, не служа, жить на доходы от родовых имений. Кое-кто завел псовые охоты, крепостные гаремы, предался праздности и всяческому распутству. Но были и такие, про кого Грибоедов сказал: «... в науку он вперит ум, алчущий познаний», люди, внесшие большой вклад в развитие русского просвещения. Богатый, титулованный, со связями при дворе Уваров мог сделать не менее блестящую карьеру, чем его отец, хотя бы на дипломатическом поприще. Но он рано покинул Министерство иностранных дел, а в 34 года вообще ушел в отставку, посвятив себя науке целиком.

Вклад в нее он внес значительный, при этом, как мне кажется, не столько в ранние годы (1846-1854), сколько в поздние (1864-1884). Его книга о причерноморских античных городах написана на уровне своего времени, но тематика эта разрабатывалась в России уже более полувека и имела значительную литературу (П.С. Паллас, П.И. Сумароков, И.М. Муравьев-Апостол, И.А. Стемпковский, П.И. Кеппен и др.). Раскопки курганов во Владимирской земле были не так плохи, как казалось АА. Спицыну, В.И. Равдоникасу и А.В. Арциховскому, но далеко не безупречны. А.Д. Чертков копал курганы аккуратнее.

А вот создание Московского археологического общества, проведение археологических съездов, организация Российского Исторического музея дали уже зримые и обильные плоды. Многие начинания Уварова опережали свое время и получили развитие уже после его смерти, например составление археологических карт, забота об охране памятников прошлого, другие же не осуществлены, но сохраняют свою актуальность, как издание «Русского археологического словаря». Уваров стремился вести археологические исследования по заранее продуманной программе. И это актуально для наших дней. Он ввел первобытные древности в общую систему отечественной археологии и начал работу по систематизации и классификации материала из раскопок, продолжающуюся и сейчас.

Все вместе взятое говорит о том, что в лице Уварова русская наука имела очень энергичного и полезного деятеля. Доброе имя его в наши дни восстанавливается справедливо.

Список литературы
1. История исторической науки в СССР. Дооктябрьский период. М., 1965.
2. Спицын АЛ. Владимирские курганы // ИАХ. 1905. Вып. 15.
3. Жебелев С.А. Введение в археологию. П., 1923. Ч. I.
4. Готье Ю.В. Очерки по истории материальной культуры Восточной Европы до сложения первого русского государства. М., 1925.
5. Равдоникас В.И. За марксистскую историю материальной культуры // ИГА-ИМК, 1930. Т. VII. Вып. 3-4.
6. Арциховский А.В. Введение в археологию. М., 1947.
7. Арциховский А.В. Археология // Очерки истории исторической науки в СССР. Т. I. М.; Л., 1955.
8. Разгон А.М. Охрана исторических памятников в дореволюционной России (1861-1917) // Тр. НИИ музееведения. 1957. Вып. 1.
9. Разгон А.М. Российский исторический музей. История его основания и деятельности (1872-1917) // Очерки истории музейного дела в России. Т. 2. М., 1960.
10. Лапшин В.А. Оценка деятельности А.С. Уварова в советской археологической литературе (динамика критики) // Финно-угры и славяне. Сыктывкар, 1986.
11. Формозов АЛ. Очерки по истории русской археологии. М., 1961.
12. 3. III-ой. Рец. на кн.: Формозов АА. Очерки по истории русской археологии // Возрождение. 1962. № 127.
13. Лапшин В.А. О методике раскопок Владимирских курганов // Уваровские чтения. Муром, 1990.
14. Купряшина Т.Б. Родословное древо Уваровых // Уваровские чтения. Муром. 1990.
15. Вигель Ф.Ф. Записки. Ч. Р/. М., 1892.
16. Гиллельсон М.И. Молодой Пушкин и Арзамасское братство. Л., 1974.
17. Черейский ЛА. Пушкин и его окружение. Л., 1976.
18. Пушкин А.С. Поли. собр. соч. В 16-ти т. Т. XII. М.; Л., 1949.
19. Стрижова Н.Б. Архив А.С. и П.С. Уваровых в отделе письменных источников Государственного исторического музея // Уваровские чтения. Муром, 1990.
20. Русские палеологи сороковых годов // Древняя и новая Россия. 1880. Т. XVI. № 3.
21. Список членов Одесского общества истории и древностей // ЗООИД, 1844. Т. I.
22. Веселовский Н.И. История Императорского Русского археологического общества за первые 50 лет его существования. СПб., 1900.
23. Программа задачи на соискание премии графа А.С. Уварова // Тр. Санкт-Петербургского археолого-нумизматического общества. 1850. Т. II.
24. Сабатье П. Замечания о керченских древностях и опыт хронологии царства Воспорского. СПб., 1851.
25. Граков Б.Н. Каменское городище на Днепре // МИА. 1954. № 36.
26. Виноградов Г. Политическая история Ольвийского полиса. М., 1989.
27. Фармаковский Б.В. Ольвия. М., 1915.
28. Уваров А.С. Сборник мелких трудов. Вып. III. М., 1910.
29. Рябинин Е.А. Владимирские курганы // СА. 1977. № 1.
30. Леонтъев А.Е., Рябинин Е.А. Этапы и формы ассимиляции летописной мери // СА. 1980. № 2.
31. Лапшин ВА. Население центрального района Владимиро-Суздальской земли: Автореф. дис. ... канд. ист. наук: 07.00.06. Л., 1985.
32. Чертков АД. Описание найденных в Звенигородском уезде древностей // Зап. археолого-нумизматического общества в Санкт-Петербурге. 1848. Т. I. Вып. III.
33. Уваров А.С. Меряне и их быт по курганным раскопкам. М., 1872.
34. Розенфельдт Р.Л. Псевдоидол из села Вески // СА. 1959. № 2.
35. Уваров А.С. Известие о курганах Владимирской губернии // Зап. РАО. 1856. Т. VIII.
36. Херсонес. Путеводитель по музею и раскопкам. Симферополь, 1975. 37. Памятники христианского Херсонеса. I. Айналов Д.В. Развалины храмов. М., 1905.
38. Уваров А.С. Несколько слов об археологических разысканиях близ Симферополя и Севастополя // Пропилеи. 1854. Т. IV.
39. Уваров А.С, Церковный диптих V в. //Древности. 1865-1867. Т. I.
40. Уваров А.С. Образ ангела-хранителя с похождениями // Русский архив. 1864. Т. I.
41. Каталог собрания древностей графа А.С. Уварова. М., 1897-1908, отд. I-XI.
42. Формозов АА. Историк Москвы И.Е. Забелин. М., 1984.
43. Герцен А.И. Собр. соч. В 30-ти т. Т. XXVII. М., 1963,
44. Уваров А.С. Что должна обнимать программа для преподавания русской археологам // Тр. III АС. 1878. Т. I.
45. Древности. 1874. Т. IV. Вып. I. Протоколы.
46. Уваров А.С. Взгляд на архитектуру XII в. в Суздальском княжестве // Тр. I АС. 1871. Т. I.
47. Уваров А.С. Об архитектуре первых деревянных церквей на Руси // Тр. II АС. 1876. Т. II.
48. Вздорное Г.И. История открытия и изучения русской средневековой живописи. XIX в. М., 1987.
49. Славина Т.А. Исследователи русского зодчества. Л., 1983.
50. Белицкий Я.М. Ул. Станиславского, 18. М., 1986.
51. Историческая записка о деятельности Императорского Московского археологического общества за первые 25 лет его существования. М., 1890.
52. Костомаров Н.И, Автобиография. М., 1922.
53. Музей имени его императорского высочества наследника цесаревича. М., 1873.
54. Формозов АЛ. Начало изучения каменного века в России. М., 1983.
55. Уваров А.С. Международный конгресс в Копенгагене // Вестник Европы. 1869. № 2.
56. Уваров А.С. Ореандовская пещера // Древности. 1877. Т. VII. Вып. I.
57. Древности. 1880. Т. VIII. Протоколы.
58. Замятнин С.Н. Карачаровская палеолитическая стоянка // Сб. бюро по делам аспирантов ГАИМК. Т. 1. Л., 1929.
59. Труды IV АС. 1884. Т. I. Протоколы.
60. Труды I АС. 1871. Т. I. Протоколы.
61. Уваров А.С. К какому заключению о бронзовом периоде приводят сведения о находках бронзовых предметов на Кавказе // Тр. V АС. 1887. Приложения.
62. Храпова Л.С. Личность П.С. Уваровой как она представляется по ее трудам и свидетельствам современников // Уваровские чтения. Муром, 1990.
63. Гриневич К.Э. Столетие херсонесских раскопок. Симферополь, 1927.

С. В. Гнутова; Е.Я.Зотова

 

КАТАЛОГ КОЛЛЕКЦИИ МЕДНОГО ЛИТЬЯ ГРАФА А.С. УВАРОВА

 

Впервые предпринята попытка анализа коллекции медного литья графа А.С. Уварова1 на основе опубликованного Каталога Собрания древностей2. Сложение этого крупнейшего частного собрания во второй половине XIX в. было вызвано формированием науки об отечественных древностях, получившей в литературе название «церковная археология». Интересы церковной археологии были сконцентрированы на изучении иконографических изводов, функциональном использовании вещей, на образцах палеографии и эпиграфики и истории предметов. Художественная сторона и вопросы стилистического анализа памятников учеными не затрагивались. Проблема сложения и становления местных школ в древнерусском прикладном искусстве также оставалась вне поля зрения «церковных археологов». Заслуга же их заключалась в том, что ими была создана источниковедческая база, на основе которой стало возможным дальнейшее развитие науки о древнерусском декоративно-прикладном искусстве.

С середины XIX в. в некоторых изданиях встречаются разрозненные описания или воспроизведения, как правило, наиболее ранних памятников медного литья - змеевиков и крестов-энколпионов, иногда крестов-тельников. Приведем наиболее значительные опубликованные каталоги и описи предметов медного литья. В «Описании памятников древностей церковного и гражданского быта Русского музея П. Коробанова», составленном Г. Филимоновым в 1849 г., помещены таблицы с изображением медных крестов и икон без датировки3. В 1851 г. была сделана первая попытка систематизировать собирание и изучение меднолитых предметов. Это «Записка для обозрения русских древностей», составленная И. Сахаровым по поручению Императорского археологического общества, в которой литым изделиям из золота, серебра, олова и меди уделялось особое внимание4.

В середине XIX в. появилось описание частного археолого-нумизматического хранилища Д.П. Сонцова. В «Росписи древней русской утвари...», изданной в двух выпусках, есть разделы, специально посвященные крестам, медным литым образкам, складням и иконам, но без датировок и указаний центров изготовления5. Изображения помещены на отдельных таблицах, что может свидетельствовать уже о серьезном внимании к предметам мелкой пластики.

Во второй половине ХГХ в. одним из наиболее распространенных типов изданий становятся каталоги, описи, альбомы музеев и частных собраний, древлехранилищ, ризниц церквей и монастырей. В этот период резко возрос интерес к русским древностям и, в особенности, к археологическим находкам. Внимание археологов и собирателей начинают привлекать и металлические иконы, складни, кресты. Так, в «Описи предметов, хранящихся в музее Императорского русского археологического общества», изданной в 1869 г. Д.И. Прозоровским, предметам медного литья отведен целый раздел, включающий около семидесяти памятников, достаточно подробно описанных, но не датированных и без места находки6. Первым каталогом, в котором были широко представлены памятники медного литья, стала Опись Новгородского епархиального древлехранилища, составленная Н.Г. Богословским в 1868 г.7 В опись включены разделы, посвященные наперсным медным крестам, образцам и створцам (до двухсот предметов). Все вещи тщательно описаны с указанием размера и различных деталей, вплоть до цвета металла и эмалей. Эта опись памятников прикладного искусства не утратила своего значения до настоящего времени.

Значительным явлением для науки стало «Описание Тверского музея» А.К. Жизнев-ского8. Три выпуска этого каталога вышли в период с 1877 г. по 1883 г. Сам составитель подчеркивал роль графа А.С. Уварова в подготовке этого издания: «Сознавая свою неподготовленность к занятиям археологией, я заявил графу, что намерен ограничиться лишь собиранием древних предметов, предоставляя описание более сведущим людям. И он взял сам на себя этот труд, приступив к составлению статьи о мало известных дотоле тверских памятниках...»9. Первые три выпуска вышли с примечаниями А.С, Уварова. Очевидно, и сам Алексей Сергеевич Уваров, понимая значение подобного издания, с интересом знакомился с собранием Тверского музея в свои приезды в марте 1873 г. и в 1877 г. Достоинством труда А.К. Жизневского является типологическая классификация предметов, публикация их размеров и, главное, мест находок, а также большой иллюстративный материал. Благодаря этой работе почти полностью утраченное тверское собрание древностей осталось известным науке.

В 1890-е гг. в Киеве археологами Н.А. Леопардовым и Н.П. Черновым была предпринята попытка издания свода памятников мелкой пластики, собранной на Украине10. Многие из представленных в выпусках «Сборника снимков» предметов происходили из раскопок на Княжьей Горе, в Каневе и других окрестностей Киева, что дало возможность ученым в дальнейшем воспользоваться этими фактическими материалами. К этому изданию примыкает «Каталог украинских древностей коллекции В.В. Тарковского», в который был включен ряд материалов, связанных с домонгольским литьем, собранным на территории южной Украины11. Среди них меднолитые нательные и наперсные кресты, складни, иконки и змеевики, описанные по месту их находки, что помогает проследить ареал распространения памятников медной мелкой пластики.

По своей полноте и обилию представленных произведений медного литья выделяются два выпуска «Древностей русских» собрания Б.И. и В.Н. Ханенко12. В них описаны и воспроизведены более трехсот памятников медной мелкой пластики с попыткой их атрибуции на основании внешних признаков, сохранности, места находки и района распространения, данных палеографии. Б.Н. и В.Н. Ханенко, так же как и абсолютное большинство коллекционеров XIX века, пользовались при датировке предметов только своими знаточескими навыками и интуицией, часто «удревняя» отливки, не пытаясь установить центр их производства. Последним крупным каталогом, включающим произведения церковной утвари и мелкой пластики, стол труд Н.В, Покровского «Церковно-археологический музей СПб. Духовной Академии. 1879-1909»13. В этом значительном по объему каталоге даются довольно произвольные датировки медных крестов и икон на основании визуального определения сплава металла - по цвету, консистенции и качествам отливки.

В ряду публикаций, посвященных медному литью, «Каталог Собрания древностей графа А.С. Уварова» занимает достойное место. Каталог начал выходить отдельными выпусками уже после смерти А.С. Уварова (1825-1884 гг.). Как отмечают современники, «обещав покойному графу составить опись собранных им в Поречье древностям и рукописям графиня вскоре после его кончины принялась энергично за это дело, при чем могла пользоваться содействием архимандрита Леонида (по описанию рукописей), И.М. Катаева (по описанию исторических актов) и А. В, Орешникова (по описанию монет Боспор-ского царства и греческих городов на юге России), но прочие отделы Поречского музея были описаны лично ею, а именно: древности каменного и металлического веков, курганные древности, иконы на досках, шитые, резные и металлические финифтяные изделия, кресты»14. Интересующий нас выпуск Каталога (Отд. VIII-XI) вышел в Москве в начале 1908 г. Он включил в свой состав четыре больших отдела: иконы резные (отд. VIII), иконы металлические, складни, наузы (отд. IX), кресты: поклонные, осеняльные, намогильные, наперсные, тельники (отд. X), отдельно литые: поклонные, осеняльные, наперсные, кресты-энколпионы (отд. XI). Выход этого Каталога был значительным событием для археологической науки начала XX в. Не случайно в одном из откликов на предыдущий выпуск (отд. IV-VI) отмечалась большая, заслуга Прасковьи Сергеевны: «Графиня П.С. Уварова оказывает истинную услугу русской науке и искусству, выпуская в свет роскошно иллюстрированное описание собрания древностей своего покойного супруга, первоначальника русской археологии в провинции...»15. Каталог Собрания не утратил своего источниковедческого значения и до сих пор. Отделы IX и XI включают в свой состав более шестисот предметов меднолитой пластики XI - начала XX века. Материал сгруппирован по типологическому принципу: иконы, складни, наузы, мелкие иконы, кресты поклонные, осеняльные, наперсные, кресты-энколпионы. Кроме того, в этих группах можно выявить иконы-энколлии, панагии и медали. При атрибуции предметов дана следующая характеристика: сюжет, материал (желтая медь, красная медь, бронза, спруд), размер, вес («тяжелая бронза», «легкая отливка»), форма («в виде киотца», «с мочкой»), цвет эмали, надписи. Атрибуция предметов дана в общих чертах («более древняя отливка», «экземпляр почтенной древности», «новейшая точная передача древнейшего перевода», «хорошего древнего литья», «новейшая грубого дела», «более поздняя отливка», «более нового типа» и т.д.). Источник поступления приведен лишь в четырех случаях. Из-за редкости указания места происхождения назовем эти предметы. Иконка «Рождество Христово» (№ 52) была подарена графу генерал-майором князем Эристовым, начальником Центра, и добыта в одном из курганов в Кабарде. Створка креста-энколпиона с изображением архангела Михаила (№ 124) была найдена в поле при пахоте около села Пески Можайского уезда Московской губернии. Икона «Чудо Георгия о змие» (№ 208) найдена графиней П.С. Уваровой в Закавказье, в Аджарии, в местности называемой Хула, в «завалившемся» храме. Об одном из крестов с изображением Ангела Великого совета (№ 218) указано «с Кавказа». По сведениям, приведенным в Каталоге, можно сделать предварительные выводы о количественном и типологическом составе коллекции медно-литой пластики графа А.С. Уварова. Самую большую группу составляют иконы - 216 ед., складни (двустворчатые, трехстворчатые, четырехстворчатые) - 81 ед., панагии - 12 ед., змеевики - 37 ед. (включая копии). Раздел «Кресты» насчитывает 229 ед., из них крестов-тельников - 73 ед., наперсных (по выделению П.С. Уваровой) - 63 ед., энколпионов - 59 ед., наперстных - 28 ед.

Отдел змеевиков или науз включает наиболее полные сведения об этих предметах. И это неудивительно, поскольку при описании были использованы сведения, содержащиеся в статье А.С. Уварова «Византийские филактерии и русские наузы»16. Сделанный анализ Каталога является предварительной попыткой осмысления коллекции меднолитой пластики, принадлежавшей гр. А.С. Уварову. Дальнейшее изучение возможно лишь на основе вещественных памятников.

Ссылки:
1 Коллекция графа А.С. Уварова хранится в Государственном Историческом музее.
2 Каталог Собрания древностей графа Алексея Сергеевича Уварова. М, 1908. Отд. VIII-XI.
3 Филимонов Г.Д. Описание памятников древностей церковного и гражданского быта Русского музея П. Коробанова. М., 1849. Отд. I.
4 Сахаров И.П. Записка для обозрения-русских древностей. СПб., 1851.
5 Роспись древней русской утвари из церковного и домашнего быта до XVIII в. Д.П. Сонцова. М„ 1857. Вып. 1. М., 1858. Вып. 2.
6 Прозоровский Д.И. Опись предметов, хранящихся в Музее Императорского Русского археологического общества. СПб., 1869.
7 Богословский Н.Г. Опись музея Новгородского земства. Новгород, 1868.
8 Описание Тверского музея А.К. Жизневского, с примечаниями гр. А.С. Уварова // Древности. М., 1877. Вып. 1; М., 1878. Вып. 2; М., 1883. Вып. 3.
9 Жизневский А.К. Об отношениях гр. А.С. Уварова к Тверскому музею древностей // Незабвенной памяти графа А.С. Уварова. М., 1885. С. 40.
10 Леопардов Н.А., Чернев Н.П. Сборник снимков с предметов древности, хранящихся в г. Киеве в частных руках. Киев, 1890-1893. Серия 1. Вып. I. 1890; Вып. 2. 1891; Вып. 3-4. 1891; Серия 2. Вып. 1. 1891; Вып. 2. 1893.
11 Каталог украинских древностей коллекции В.В. Тарковского. Киев, 1898.
12 Собрание Ханенко Б.И. и В.Н. Древности русские. Кресты и образки. Киев, 1899. Вып. 1; Киев, 1900. Вып. 2.
13 Покровский Н.В. Церковно-археологический музей Санкт-Петербургской Духовной Академии. 1879-1909. СПб., 1909.
14 Анучин Д.Н. Графиня Прасковья Сергеевна Уварова в ее служении науке о древностях на посту председателя Императорского Московского археологического общества // Сборник статей в честь гр. П.С. Уваровой. М., 1916. С. XIX.
15 Шестаков Д.П. Каталог собрания древностей гр. А.С. Уварова. Отд. IV-VI // Журнал Министерства народного просвещения. Часть XIX. СПб., 1909. С. 392.
16 Уваров А.С. Византийские филактерии и русские паузы // Уваров А.С. Сборник мелких трудов. М., 1910. Т. I. С. 239-258.

 

Я.Б. Стрижова

 

 

МАТЕРИАЛЫ МОСКОВСКОГО АРХЕОЛОГИЧЕСКОГО ОБЩЕСТВА В ФОНДЕ УВАРОВЫХ (ОПИ ГИМ, ф. 17)

 

Материалы Московского Археологического общества (МАО) находятся в ряде фондов ОПИ ГИМ, и, чаще всего, отражают деятельность в обществе того или иного лица. Такого рода материалы имеются в фондах М.И. Соколова, Л.М. Савелова, В.А. Городцо-ва, Д.Н. Эдинга и др. Материалы МАО находятся также в некоторых коллекциях документальных материалов по истории науки и культуры России XVIII - нач. XX вв.

Наибольший же интерес представляет обширный комплекс документов и материалов МАО, находящийся в фонде основателя и первого председателя общества графа Алексея Сергеевича Уварова и его жены, Прасковьи Сергеевны, Председателя общества с 1885 года. Эти материалы показывают практически все аспекты деятельности МАО с момента его основания и до 1917 года, когда графиня Уварова уехала из России, оставив архив своей семьи на хранение в Российском Историческом музее.

В 1914-м, юбилейном для МАО году, она писала: «... гр. А.С. Уваров понимал значение для истории и жизни народной изучения и сохранения памятников старины, и всю жизнь старался поднять это изучение среди своих соотечественников и заставить их относиться с уважением и вниманием к этим свидетелям седой русской истории... в 1864 году, приехав в Москву, граф основывает Московское Археологическое общество с целью объединить не только ученые силы Москвы, но вызвать к одной общей работе дремлющие силы провинции, уничтожить равнодушие к отечественным древностям, научить дорожить памятниками родной старины, вызвать чувство необходимости их сохранения, изучения, описания и издания. Основанное на этих началах, и одухотворенное примером Председателя, Московское Археологическое общество усердно принимается за изучение, издание и сохранение памятников старины» (Юбилейная памятка, ф. 17, оп. 1, ед. хр. 434), В этих словах суть деятельности МАО, одного из самых популярных в свое время среди научно-исторических обществ России, просуществовавшего без малого 60 лет.

Днем его основания считается 17 февраля 1864 года, когда под председательством гр. Уварова, в его московском доме по Леонтьевскому пер. состоялось первое заседание общества. Устав МАО утвердил министр народного просвещения А.В. Головнин 18 сентября того же года. Первый параграф устава гак определял главную задачу общества: «... исследование археологии вообще и преимущественно русской». Но со временем реальная деятельность МАО вышла далеко за установленные здесь рамки. Уставом определялась структура общества, в которое входили почетные и действительные члены, члены-корреспонденты, определялись условия, необходимые для пребывания в том или ином звании. Обязанности секретаря МАО исполняли, вначале К.К. Герц, затем В.К. Трутовский, введенную Уставом 1877 года должность товарища Председателя МАО занимал Д.Н. Анучин.

Деятельность МАО строилась следующим образом: проведение ежемесячных и годичных (17 февраля) заседаний, проведение археологических раскопок, исследований по истории, этнографии и др., организация специальных комиссий для решения того или иного спорного вопроса. Велась обширная издательская деятельность: издавались труды общества «Древности», а с образованием Комиссий - Восточной, Археографической, Славянской и др. - издавались их труды. Переходя непосредственно к теме сообщения, необходимо отметить следующее: составители описи уваровского фонда основной комплекс материалов МАО выделили в специальный раздел, но ряд материалов МАО оказался в других разделах.

Структура раздела «Материалы МАО» такова: материалы общего характера, материалы Археологических съездов, материалы Комиссий МАО, материалы библиотеки и музея, хозяйственные материалы. Назовем самые важные. Из материалов общего хранения особо интересны документы рукописные, оригинальные. Рукописный устав МАО 1864 года (почерк писарский) с правкой самого гр. Уварова. Списки членов МАО с 1865 по 1915 гг. с указанием дат вступления в общество. Рукописные варианты отчетов; А.С. Уварова о деятельности МАО за первое десятилетие и П.С. Уваровой «О деятельности Московского Археологического общества со времени кончины гр. А.С. Уварова до 17 апреля 1914 года». Здесь же варианты и тексты выступлений гр. Уварова на I и II Археологическом съездах, группа материалов, связанных с подготовкой к III Археологическому съезду (по преимуществу это записи гр. Уварова), черновик его письма Императору Александру III с просьбой об отпуске денег на издание трудов III съезда.

В раздел включены официальные бумаги, направленные в МАО: отношение министра народного просвещения Д. Толстого о выдаче обществу денег на издание трудов I Археологического съезда, записка министра народного просвещения Н. Боголепова, связанная с проведением XI Археологического съезда. Письма членов общества, находящиеся в этом разделе, разнообразны по содержанию. Это просьбы о выступлениях на заседаниях МАО, о переносе сроков выступлений, о невозможности выехать на раскопки, биографические справки членов общества для знаменитого юбилейного сборника «Императорское Московское Археологическое общество в первое пятидесятилетие его существования», письма из музеев и архивных комиссий.

Среди многочисленных адресов, дипломов, грамот, врученных графине Уваровой, есть роскошный адрес, составленный по случаю 30-летия ее деятельности на посту Председателя МАО. Адрес заключен в кожаный переплет, расписанный масляными красками в стиле орнаментов XVII века, текст приветствия написан стилизованным шрифтом. Текст приплетен к альбому с рисунками И. Бондаренко, Н. Бакланова, А. Васнецова и др.

Следующая группа материалов связана с проведением Всероссийских Археологических съездов, основанных по инициативе гр. Уварова, «... которые собирались последовательно в разных частях нашего обширного Отечества, много сделали для ознакомления и обследования древних памятников, и вызвали к жизни много тружеников и трудов, которые без съездов, вероятно, остались бы навсегда неизвестными и неизданными», - так писала в 1914 году П.С. Уварова.

При жизни гр. Уварова прошли первые 6 съездов - Московский, Петербургский, Киевский, Казанский, Тифлисский и Одесский, была издана большая часть трудов этих съездов. Начиная с V съезда их работе предшествовали археологические экспедиции по обследованию данного региона, начиная с VII съезды сопровождались выставками местных древностей, проводились экскурсии, знакомившие с местными достопримечательностями.

Материалы с I по XV съезд, отложившиеся в фонде Уваровых, включены в так называемые «искусственные сборники», составленные, судя по отметкам, самой гр. Уваровой. Подчас в эти сборники включались материалы и о работе Предварительных комитетов: списки депутатов, протоколы заседаний, списки местных памятников, требующих обследования и изучения, организационная переписка.

Что же касается материалов самих съездов, то в «искусственные сборники» включены повестки заседаний, некоторые рефераты, читавшиеся на съезде, «Известия съездов», фотоматериалы съездовских выставок. Эти сборники сформированы неравномерно, наиболее полно они формировались начиная с IV-V съездов. Здесь находятся материалы Подготовительного комитета XVI Археологического съезда, назначенного на лето 1914 года в Пскове, подготовленного, но не состоявшегося из-за начавшейся войны, и ряд материалов планировавшегося в 1917 году XVII съезда, который должен был проходить в одном из городов Западной Белоруссии.

Среди научных работ П.С. Уваровой оказалась тетрадь, в которой она делала записи о подготовке Харьковского и Черниговского съездов и вела записи по ходу их работы. В одном из многочисленных путевых дневников графини есть записи за 1891-1898 гг., связанные с деятельностью Предварительных комитетов Виленского, Рижского, Киевского съездов и их работой.

В 1891 году П.С. Уварова, отправившись в Вильно по делам предстоящего съезда, подробно записала дорожные впечатления, описав встречи в Вильно и посещение храма Петра и Павла. Внимательно осмотрела археологическую экспозицию местного музея, подробно зафиксировав выставленные вещи. В 1893 году во время работы Виленского съезда она так же сделала ряд записей.

В 1895 году, судя по записям, гр. Уварова выезжала в Ригу, а в следующем году, во время работы съезда, вела записи, об экскурсии к Рыцарскому замку, об осмотре курганов у пещеры Гутманя (близ Сигулды), об археологической выставке, сопровождавшей съезд, о музеях Латвии. Здесь же записи о поездке после съезда в Риге в Восточную Пруссию и знакомстве с археологическими памятниками и местными музеями. Завершают эту тетрадь записи 1898 и 1899 гг., о подготовке и проведении Киевского съезда.

Документ, о котором далее пойдет речь, можно назвать самым интересным и значительным среди представляемых материалов МАО. Это рукопись готовилась гр. Уваровой, вероятно, для так и не появившегося в свет первого тома юбилейного сборника «Императорское Московское Археологическое общество в первое пятидесятилетие его существования». Графиня назвала свою работу «Обзор деятельности Археологических съездов с 1869 по 1914 год». В фонде Уваровых хранится текст с дополнениями и авторской правкой.

Среди других материалов - отчет П.С. Уваровой, названный «Командировки. Раскопки. Исследования» с 1885 по 1912 гг.; краткий очерк научной деятельности Славянской Комиссии (1892-1915); отчет о деятельности Комиссии по изучению старой Москвы, составленный ее секретарем И. Беляевым и др. Деятельность Комиссий МАО - Восточной, Славянской и «Старая Москва» - представлена, в основном, печатными тиражированными материалами и несколькими отчетами, присланными в Комиссии.

Наиболее интересны здесь материалы Комиссии по охране памятников. Это отношение гр. Уварову из министерства народного просвещения о создании комиссии для обсуждения мер по охране древних памятников (1876), проекты правил об охране древних памятников, записка Уварова «О мерах для возбуждения взаимного содействия между археологическими обществами для охраны памятников» (1878), рукопись с авторской правкой; черновики писем П.С. Уваровой Императору Николаю II, министру внутренних дел А.Н. Хвостову, представителям местных властей по вопросам охраны памятников архитектуры и истории в России; материалы комиссии по реставрации церквей и фресок, список московских зданий, подлежащих охране, составленный в нач. XX века.

Завершая обзор документальных материалов МАО из уваровского собрания, нельзя не сказать о письмах, адресованных А.С. и П.С. Уваровым коллегами по Московскому Археологическому обществу, в которых содержится огромная, практически неизвестная информация, связанная с историей отечественной науки и культуры второй половины XIX - нач. XX вв.

 

Т.Б. Купряшина

 

АТРИБУЦИЯ ФАМИЛЬНЫХ ПОРТРЕТОВ ИЗ КАРАЧАРОВА

 

В Муромском музее хранится ряд фамильных портретов из усадьбы «Красная гора» в селе Карачарово, принадлежавшей до революции известным русским ученым археологам графам Уваровым. Последняя владелица Прасковья Сергеевна Уварова выехала из России в 1918 году. Имение было национализировано, а коллекция и библиотека переданы в создававшийся тогда Муромский музей. Из-за смены владельцев многие произведения живописи утратили свою атрибуцию. В результате исследований, проводившихся в последние годы, удалось определить, кто изображен на нескольких портретах.

1. Инв. № М-6869. Портрет графини Разумовской. Неизвестный художник. Нач. XIX века. Холст, масло. Кто это из многочисленных дам Разумовских, было Неизвестно. В книге А.А. Ва-сильчикова «Семейство Разумовских» (СПб., 1880. Т. 2) опубликована гравюра, на которой изображена наша неизвестная дама: «Графиня Наталья Демьяновна Разумовская (Казачка Разумиха)». Судя по всему, гравюра выполнена с неизвестного оригинала нашего портрета. Почти такой же портрет, как наш, опубликован в книге из серии «Дороги к прекрасному» М. Цапенко «По равнинам Десны и Сейма» (М., 1970). Из аннотации следует, что писал портрет Г. Стеценко. Он жил в XVIII веке и писал Разумиху с натуры, но впоследствии копии с его работы были широко распространены. Видимо, одна из них находится в Муроме. Разумиха приходилась прапрабабушкой археологу Алексею Сергеевичу Уварову по материнской линии. Итак, предлагается уточненная атрибуция: Портрет Натальи Демьяновны Разумовской (Казачки Разумихи) (1690-е - 1762). Копия начала XIX века с портрета Г. Стеценко середины XVIII века.

2. Инв. № М-6870. Портрет пожилой женщины. Неизвестный художник. Начало XIX века. Холст, масло. В старых инвентарных книгах был записан как «Фамильный портрет». Это дало основания искать портреты родственницы Уваровых с близким типом лица. Параллельно пополнялись генеалогические таблицы Уваровых. Многие портреты родственников были выявлены в разных изданиях, но более всего их оказалось в пяти томах «Русские портреты XVIII-XIX веков» (СПб., 1905-1909). Похожие черты лица обнаружились у деда археолога Уварова - Алексея Кирилловича Разумовского. У него было четыре брата и пять сестер, из которых старшая Наталья Кирилловна была весьма колоритна и по описаниям современников вполне соответствовала нашему неизвестному портрету: некрасива, сутуловата, почти горбунья, но умна и характерна. Анализ известных опубликованных ее изображений позволил выявить несомненное сходство. Это все акварели: портрет работы Васильевского («Русские портреты». Т. I. № 58), портрет в овале неизвестного художника (Там же. Т. V. № 123), миниатюра П.Ф. Соколова (А.С. Пушкин и его время в изобразительном искусстве первой половины XIX века. Л., 1987. № 172). На всех портретах ярко выражена индивидуальность портретирумой и прослеживаются общие черты: удлиненный и утолщенный к концу нос, складка между бровей, рисунок губ, лоб, сутулая фигура. Особо следует подчеркнуть, что характерные фамильные черты прослеживаются у всех почти братьев Разумовских: Алексея, Андрея, Льва, Григория Кирилловичей. Более того, дама на нашем неизвестном портрете более, чем на известные портреты Н.К. Загряжской (урожденной Разумовской), похожа на портреты братьев Разумовских. Существует одно серьезное возражение против того, что на нашем портрете именно она: на акварелях у нее светлые глаза, а на нашем портрете, где она, впрочем, значительно моложе выглядит, глаза светло-карие, зеленоватые. Тем не менее предлагается следующая атрибуция: Портрет Натальи Кирилловны Загряжской (урожденной Разумовской)? (1747-1837 гг.) Неизвестный художник. Начала XIX века.

3. Инв. № М-6871. Мужской портрет. Неизвестный художник. Первая половина XIX века. Холст, масло.

4. Инв. № М-6867. Портрет графа Сергея Уварова. Неизвестный художник. 1838 г. Холст, масло. В нижнем углу монограмма из двух букв «А» и «У». Эти два портрета объединяет внешнее сходство портретируемых и одинаковые награды. Это дало основания предположить, что изображен один и тот же человек в молодом и пожилом возрасте. Между тем Сергей Семенович Уваров никогда не служил в военной службе и не мог иметь боевых наград. Следовательно, второй портрет атрибутирован явно ошибочно, хотя сходство несомненно есть. Портретируемого искать надо было среди родственников Сергея Семеновича, живших в первой половине XIX века и сделавших карьеру по военному ведомству. Как выяснилось, у Уварова был брат Федор, у которого, судя по его формулярному списку (ОПИ ГИМ. Ф. 17. Оп. 1. Д. 796. Л. 6), были те же награды, что и на портрете: орден святого Георгия IV степени, орден святого Владимира II степени, прусский крест «За заслуги» и медаль в память Отечественной войны 1812 года. Большая часть уваровских коллекций хранится в ГИМе, оказались там и портреты Федора Семеновича Уварова (брата министра просвещения Уварова, дяди археолога Уварова). Д. Доу написал его блестящим офицером в 1822 году (ИЗО ГИМ. Инв. № 77553/И-1-2906), а В. Голике запечатлел в преклонных годах в 1833 году (ИЗО ГИМ. Инв. № 77794/И-1-2911). Оба портрета оказались идентичны нашим, но в ГИМе подлинники, а наши копийные. Итак, новая атрибуция:

Портрет Федора Семеновича Уварова (1786-1845). Неизвестный художник. Вторая четверть XIX века. Копия с портрета Д. Доу 1822 г.

Портрет Федора Семеновича Уварова (1786-1845). Неизвестный художник. 1838 г. Копия с портрета В. Голике 1833 г. О личности этого человека известно еще слишком мало. К сожалению, его часто путают с генералом Федором Петровичем Уваровым (его родство с графами Уваровыми не прослежено). Федор Семенович Уваров был героем Бородинского сражения, затем отличным полковым командиром, имел чин генерал-майора, но неожиданно ушел в отставку в 1827 году. Он умер бездетным в своем имении в селе Холм Смоленской губернии.

Эти четыре портрета более подробно описаны в статье «Фамильные портреты» («Муромский сборник». 1. Муром, 1993).

 

С.П. Щавелев

 

Д.Я. САМОКВАСОВ КАК ДРУГ И СОТРУДНИК АРХЕОЛОГОВ УВАРОВЫХ

 

Дмитрий Яковлевич Самоквасов (1843-1911) - видный русский историк, археолог, архивист. С семейством Уваровых его связывало сорокалетнее сотрудничество в деле поиска, изучения и охраны отечественных древностей. Перед нами один из самых активных, плодовитых и авторитетных членов Московского Археологического общества с самого начала 1870-х гг. и до последних месяцев его удивительно насыщенной событиями и свершениями жизни1. Сначала А.С. Уваров поддержал и финансировал первые экспедиции начинающего археолога для раскопок в земле летописных северян, привлек его к организации археологических съездов и прочих мероприятий МАО. Затем уже профессор Варшавского, а с 1892 г. - Московского университетов Самоквасов стал правой рукой преемницы графа по руководству МАО П.С. Уваровой, передал в Исторический музей свою уникальную коллекцию древностей и опубликовал с помощью графини свои фундаментальные труды вроде «Могил русской земли» (1908).

Отмеченные и многие другие моменты их сотрудничества отразились в эпистолярном архиве Д.Я. Самоквасова, публикация которого недавно начата нами2. Уваровская часть самоквасовской переписки - самая объемистая. Нами обнаружено 8 писем А.С. Уварова и 29 писем П.С. Уваровой Самоквасову и, соответственно, 7 писем профессора графу и 25 - графине. Здесь впервые публикуются (по правилам современной орфографии) выявленные до сих пор письма графа профессору. Разъяснения относительно большинства упоминаемых ниже лиц и реалий см. в книгах А.А. Формозова, где дается специальная характеристика научно-организационной деятельности А.С. и П.С. Уваровых.

Письма А.С. Уварова Д.Я. Самоквасову. Москва-Варшава.

1. 13 июня 1872 г, «Милостивый государь Дмитрий Яковлевич! Московское Археологическое общество, выслушав в заседании 12 июня Ваши исследования о городищах, выразило желание содействовать к разъяснению столь важного вопроса для археологии русской и постановило отпустить Вам 300 рублей на исследование и раскопку городищ. Вместе с тем, Общество просит сообщить ему точные сведения о будущих Ваших раскопках, присоединяя к ним по возможности и планы тех городищ, которые Вы подвергнете исследованиям. С своей стороны я известил казначея Общества А.И. Хлудова о распоряжении, сделанном Обществом и прошу Вас обратиться к нему для получения этих денег. Примите уверение в совершенном моем почтении и преданности. Председатель Общества граф А. Уваров»3.

2. 5 ноября 1873 г. «Милостивый государь Дмитрий Яковлевич! В заседании 2 сего ноября я имел честь доложить Обществу о доставленных Вами сведениях о раскопанной Черной могиле. Выслушав это заявление с особенным удовольствием, Общество препоручило мне выразить Вам благодарность за сделанное Вами любезное сообщение. Примите уверение в совершенном почтении и преданности. Председатель граф А. Уваров»4.

3. 21 мая (1876 (?) г.). «Сейчас получил, любезный Дмитрий Яковлевич, Ваши два исследования, за которые приношу Вам искреннюю мою благодарность. На днях собираюсь за границу в Кар-лсбад и намереваюсь остановиться в Варшаве. Тогда надеюсь увидеть Вас и мы с Вами потолкуем о нашей археологии и о четвертом съезде. Передайте мое почтение Вашей супруге и примите уверение в искренней моей преданности. А. Уваров»5.

4. 6 октября 1876 г. «Милостивый государь Дмитрий Яковлевич! Я имел честь докладывать Московскому Археологическому обществу в заседании 5 октября доставленные Вами сведения о раскопках, произведенных Вами в Киевской и Полтавской губерниях. Общество препоручило мне благодарить Вас за доставленные сведения и в том же заседании избрало Вас в действительные члены, о чем считаю долгом уведомить Вас. Примите, милостивый государь, уверение в совершеннейшем моем почтении и преданности. Граф А. Уваров»6.

5. 10 октября (1876 (?) г.). «После официального послания, отправленного к Вам, любезный Дмитрий Яковлевич, принимаюсь за письмо неофициальное. Во-первых, благодарю Вас за присланные вопросы; во-вторых, в заседании 5 июля я сообщил нашему Обществу о Ваших раскопках в Полтавской и Черниговской губерниях. Жалею только о краткости сведений, доставленных Вами. Я действительно собираю сведения о каменных орудиях, найденных в России и печатаю в порядке губерний каталог этим находкам. Форму и чего я хочу Вы усмотрите из прилагаемого первого листка. В Варшаве, благодаря Павинскому, я осмотрел три собрания, а Ваше собрание отложил до возвращения моего в июле. Но Вас не было еще в Варшаве, когда я справился о Вас. Сообщите, пожалуйста, о находках в Черниговской, Киевской, Полтавской (губерниях), Царстве Польском, одним словом, все, что Вы знаете о таких находках. Весь Ваш А. Уваров»7.

6. 14 декабря 1878 г. «Милостивый государь Дмитрий Яковлевич! Я имел честь получить письмо Ваше от 17 ноября и, вместе с тем, ящик с древностями, посланными в Московское Археологическое общество. В заседании 13 декабря я доложил Обществу как описание новых исследований, сделанных Вами в Чернигове и его окрестностях, гак и список всех высланных Вами предметов для нашего музея. Собрание, выслушав с особенным интересом этот доклад, препоручило мне выразить Вам от его имени искреннюю признательность за сообщенные Вами сведения и за присланные Вами в дар Обществу памятники отечественной старины. Примите, милостивый государь, уверение в совершенном моем почтении и преданности. А, Уваров»8.

7. Без даты. (1881 (?) г.). «Милостивый государь Дмитрий Яковлевич! Имею честь препроводить к Вам корректурный экземпляр моего указателя к памятникам каменного периода в России с покорнейшей просьбой указать мне на все пополнения, новые открытия и вообще изменения, какие по Вашему мнению окажутся необходимыми. Примите, милостивый государь, уверение в совершенном моем почтении и преданности. А. Уваров»9.

8. 25 октября (1881 г.). «Только что возвратился из Тифлиса и спешу выслать Вам, любезный Дмитрий Яковлевич, мой «Каменный период». Передайте один экземпляр Павинскому, а другой -графу Завише. После съезда я выздоровел в теплом климате Кутаиса, а теперь, возвратившись, принимаюсь с новой энергией за устройство музея. Не забывайте Вашего обещания разузнать мне, не продается ли в Варшаве какое-либо собрание каменных орудий. Жму дружески Вашу руку и остаюсь искренне преданный А. Уваров»10.

Ссылки:
1 См. подр.: Щавелев С.П. Д.Я, Самоквасов: завещание археолога // Археология. Киев. 1991. № 1. На укр. яз.
2 См.: Щавелев С.П.. Эпизоды истории русской археологии (К 150-летию со дня рождения Д.Я. Самоквасова) // РА. 1993. № 1.
3 ОПИ ГИМ. Ф. 104. Оп. 1. Д. 25. Л. 3.
4 Там же. Л. 3-4.
5 Там же. Л. 4.
6 Там же. Л. 4-5.
7 Там же. Л, 5.
8 Там же. Л. 7.
9 Там же. Л. 6.
10 Там же. Л. 6.

 

А.В. Жук

 

ГРАФ А.С. УВАРОВ – ОПОЛЧЕНЕЦ

 

В связи с началом Крымской войны Высочайшим приказом от 19 мая 1855 года (все даты здесь и далее по старому стилю) граф Алексей Сергеевич Уваров, 31 года от роду, состоящий при Кабинете Его Императорского Величества в чине коллежского советника (VI класс, соответствовал полковнику в армии и капитану I ранга во флоте) и в звании камер-юнкера Двора Его Императорского Величества, был определен в 122-ю Гороховец-кую дружину ополчения Владимирской губернии с переименованием в капитаны, согласно § 26 п. 4а Положения о Государственном Подвижном Ополчении. Владимирское губернское ополчение создавалось на правах дивизии (одиннадцать дружин четырехротно-го состава) весной 1855 года в соответствии с Высочайшим манифестом от 29 января о сформировании Государственного Подвижного Ополчения.

Начальником Владимирского ополчения губернское дворянство избрало Михаила Андреевича Катенина - полковника лейб-гвардии Преображенского полка, адъютанта Великого Князя Михаила Павловича, незадолго перед началом войны вышедшего в отставку. 27 мая капитану 122-й дружины графу А.С. Уварову была подчинена вторая рота. Обмундирование ополченцев 1855 года выгодно отличалось как по простоте и удобству, так и по последовательно проведенному «русскому стилю», от формы того времени. Офицер-ополченец был облачен в высокие, лаковой кожи сапоги с красными сафьянными отворотами, шаровары и полукафтан (во Владимирском ополчении - серые) и подпоясан красным кушаком с гайкой, покрывавшей пряжку. Вне строя полагалась обыкновенная офицерская шинель серого сукна, либо офицерское пальто (зимой - с бобровым воротником). Вместо эполет 23 мая 1855 года были введены погоны. На голове - серая офицерская фуражка с кокардой и большим бронзовым крестом на тулье. Личное оружие - пехотная полусабля с темляком, на лакированной черной портупее, как у морских офицеров.

Очевидно, что, по опыту прежних ополчений, начиная с 1806 года, форма 1855 года была, фактически, экспериментальной: на ней пробовались как общие принципы, так и отдельные элементы снаряжения в пользу грядущих реформ. Высокие сапоги, шаровары и полукафтан - во всем этом легко узнать обмундирование времен Императора Александра Александровича; офицерский же кушак 1880-х годов прямо копировал кушак ополченца Крымской войны. Стихийные отступления ратников от формы также носили перспективный характер: суконные полукафтаны и шаровары заменялись по летнему времени на полотняные, высокие сапоги - на обычные, кушаки - на шерстяные шарфы.

На вооружение ратникам передали ружья, которые хранились в арсеналах Артиллерийского Департамента еще с Турецкой кампании 1828-1829 годов. «Данные нам ружья, сравнительно с неприятельскими, - вспоминал ветеран Владимирского ополчения В.Ц. Герцык, - нельзя было иначе назвать как тяжелым, неуклюжим дрекольем, не приносящим никакой пользы при стрельбе» (Герцык В.Ц., Государственное ополчение Владимирской губернии 1855-56 гг. Изд. ВУАК. 1900). Поэтому в параграфе 61-м Положения о Государственном Подвижном Ополчении указывалось: «если ратники будут иметь собственные штуцера, или винтовки и ружья, то дозволяется им сохранить таковые при себе в ополчении». Воспользовавшись этим, граф А.С. Уваров закупил на собственный счет за границей партию штуцеров или ружей - единственный случай во всем Владимирском ополчении.

Как никогда не бывший в военной службе, граф А.С. Уваров принадлежал к тем ополченским командирам, в которых ратники-крестьяне «видели своих господ, надевших только ополченские кафтаны, как и себя признавали солдатами только потому, что их иначе одели и дали в руки ружье» (Герцык В.Ц., 1900). Командиров такого типа подчиненные называли, по привычке, лишь по имени и отчеству, не упоминая ни звания, ни фамилии. И вряд ли бы Алексей Сергеевич преуспел в обучении своей роты, если бы не прикомандированные «старослужащие и благонадежные по нравственности и знанию фронта нижние чины из батальонов внутренней стражи и инвалидных команд» (Инструкция по обучению дружин, параграф 7).

17 июля 122-я Гороховецкая дружина выступила в поход. За два дня до этого командующему дружиной капитану камер-юнкеру Двора Его Императорского Величества князю Григорию Алексеевичу Щербатову было объявлено Монаршее благоволение - по представлению производившего смотр дружины генерал-майора Свиты Его Императорского Величества Астафьева об успешном сформировании и удовлетворительном состоянии по строевой части. 26 октября, после трехмесячного перехода, дружина прибыла в город Цибулев, Киевской губернии, к Средней армии и вошла в состав Ладожского резервного егерского полка.

По прибытии к месту дислокации, в дружине возобновилась боевая учеба, которая также была много проще общевойсковой. Согласно Высочайше утвержденной 21 февраля 1855 года инструкции, обучать ратников надлежало лишь вольному и беглому шагу, а в сомкнутом строю - строить колонну справа по первому и пятому взводу, колонну из середины по знаменному полувзводу, колонну в атаке и каре. Ружья полагалось держать вольно, а из ружейных приемов следовало усвоить лишь: на караул, на руку, на перевес, ружье вольно, заряжение без счета и от дождя. В то же время, специально подчеркивалось, что «главное внимание должно быть обращено на обучение стрельбе в цель» (Инструкция по обучению дружин, параграф 4); а «что касается до егерского учения как в сомкнутом фронте, так и в россыпном строю, то в сем отношении дружины должны быть доведены до желаемого совершенства, руководствуясь правилами, предписанными в Уставе о полевой службе» (Инструкция по обучению дружин, параграф 6), Соответственно, каждой дружине были приданы, для обучения застрельщичьему делу, специально подготовленные кадровые офицеры.

Кончина отца А.С, Уварова, графа Сергея Семеновича 4-го сентября 1855 года и необходимость устройства дел вынудили Алексея Сергеевича подать в отставку. Прослужив в 122-й Гороховецкой дружине неполных семь месяцев, капитан граф А.С. Уваров был уволен, «за болезнию», Высочайшим приказом от 9 декабря 1855 года с переименованием в прежний чин и с возвращением в прежнее звание. В связи с тем, что увольнение его состоялось до расформирования дружины летом 1856 года, Алексей Сергеевич не был удостоен наград и не получил права носить форменный отличительный знак — крест ополченца, украшенный надписью: «За Веру и Царя» и вензелем Императора Николая Павловича.

 

Г.М. Зеленская

 

НАУЧНАЯ И ХУДОЖЕСТВЕННАЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ ЕПИСКОПА АМФИЛОХИЯ (КАЗАНСКОГО) 1818-1893

 

2 августа (20 июля по старому стилю) 1993 года исполняется 100 лет со дня кончины Епископа Угличского Амфилохия, крупного слависта и палеографа, принадлежавшего к замечательной плеяде русского ученого монашества. Деятельность Владыки Амфилохия и его собратьев, посвятивших себя Господу и относившихся к своим трудам как к иноческому послушанию, никогда не замыкалась в рамках той или иной научной дисциплины. Ее отличительная особенность - многогранность, в которой как бы восстанавливалась утраченная падшим человеком полнота и гармоничность .восприятия мира. С этой точки зрения труды Епископа Амфилохия значимы не только для палеографии, филологии ицерковной археологии, но и для духовной истории России.

Епископ Амфилохий (в миру Павел Иванович Казанский) родился 20 июня 1818 года в селе Любицы Малоярославского уезда Калужской губернии в семье дьячка. Благодаря отличным способностям окончил не только Боровское духовное уличище (1829-1835) и Калужскую семинарию (1836-1840), но и Московскую духовную Академию (1840-1844). В 1842 г. Павел принял иноческий постриг с именем Амфилохия и ко времени окончания Академии был уже иеромонахом. Кандидатская диссертация о. Амфилохия «О трех обетах монашества: девство, нестяжание и послушание» стала его первой опубликованной работой (М., 1845).

В 1845 г. иеромонах Амфилохий был определен смотрителем Суздальских духовных училищ, где преподавал греческий язык, географию и пение. Здесь, на Владимирской земле, произошла его встреча с графом А.С. Уваровым, проводившим широкие раскопки древнерусских курганов в окрестностях Суздаля. Эта встреча имела большое влияние на дальнейшую судьбу молодого иеромонаха, которого, по его собственному выражению, А.С. Уваров «заразил» любовью к палеографии и археологии. В дальнейшем граф не оставлял о. Амфилохия своим вниманием, материальной и нравственной поддержкой. Их дружба, прервавшаяся только со смертью А.С. Уварова в 1884 г., длилась 30 лет.

В 1852 г. о. Амфилохий был назначен настоятелем Ростовского Борисоглебского монастыря с возведением в сан архимандрита. Пятилетнее пребывание в Ростове было для него весьма плодотворным. Он собрал агиографический материал и написал жития двух местных подвижников: Преподобного Иринарха затворника и чтеца Алексея Стефановского. Таким образом, систематическая научная работа архимандрита Амфилохия началась именно в Ростове, что и закончилась она в этом древнем городе, где прошли последние пять лет его земной жизни.

Духовный опыт, широкая образованность и разносторонние дарования Борисоглебского архимандрита обусловили назначение его в 1856 г. настоятелем Воскресенского ставропигиального Ново-Иерусалимского монастыря. Здесь он принимается за изучение большой и во многом уникальной монастырской библиотеки, основу которой составляли древнерусские книги и рукописи из личного собрания Святейшего Патриарха Никона (1605-1681), а также греческие рукописи, привезенные по его благословению из Афонских монастырей. Над рукописями Воскресенской библиотеки работал тогда академик И.И. Срезневский. Знакомство с ним способствовало становлению архимандрита Амфи-лохия как ученого. Следуя советам И.И. Срезневского, он составил «Описание Юрьевского Евангелия» (М., 1877) и подготовил фундаментальный труд, удостоенный Уваровской премии: «Описание рукописей и старопечатных книг Воскресенской НовоИерусалимской бибилиотеки» (М., 1875-1876).

В 1860 г. о. Амфилохия постигло тяжелое испытание. Он был отстранен от управления Новым Иерусалимом и зачислен в братию Николаевского Угрешского, а затем Московского Покровского монастыря. В последнем он прожил 10 лет. В это время архимандрит Амфилохий издает свои ранние работы, публикует исследования, сообщения и заметки о древних греческих рукописях: Псалтири XI в. из собрания А.И. Хлудова, Кормчей IX в. и Кондакарии XII-XIII вв. из Синодальной библиотеки. Выходят его описания икон, лицевых рукописей и других памятников византийского и древнерусского искусства.

О. Амфилохий обладал редкой способностью к копированию рукописных текстов и орнаментов через прозрачную бумагу литографическими чернилами. Свои копии он печатал для раздачи любителям, что благоприятствовало их дальнейшему изучению и распространению. Именно архимандрит Амфилохий сделал первое фотографическое издание Нового Завета, исправленного по греческому подлинник) и собственноручно переписанного св. митрополитом Алексием в середине XIV в. Эта драгоценная рукопись, хранившаяся в Чудовом монастыре, пропала еще до революции.

В издании книг о. Амфилохию помогали благотворители: граф Уваров, купец Ланин и особенно К.Т. Солдатенков. Граф Уваров усиленно хлопотал об улучшении внешнего положения ученого. Эти хлопоты увенчались успехом в 1870 г., когда архимандрит Амфилохий был назначен настоятелем Московского Данилова монастыря. В стенах этой обители о. Амфилохий прожил 18 лет, соединив в своем лице ее духовного управителя, историка и благоукрасителя. Уже в 1871 г. выходит его статья «О древних иконах в Московском Даниловом монастыре», благодаря которой современные иконописцы смогли восстановить икону Семи Вселенских Соборов, утраченную после 1930 г., когда монастырь был закрыт и разорен. В 1873 г. архимандрит Амфилохий издал свод исторических источников о св. князе Данииле (1261-1303) и основанном им монастыре. Ученый опубликовал также надписи обнаруженных им в обители иноверческих надгробий, использовавшихся как строительный материал. В настоящее время сами надгробия XVI в. утрачены, но их надписи, изданные архимандритом, остаются основой для изучения истории иноверческих некрополей средневековой Москвы.

В 1884 г. усердием настоятеля был расширен пристройкой боковых галерей и заново расписан соборный храм Данилова монастыря. Стенопись, выполненная иконописцем А. Серышевым по образцам, подобранным о. Амфилохием, не имела аналогов в церковном искусстве своего времени. Ее композиции и орнаменты были заимствованы из греческих и древнерусских рукописей IX-XVII вв. Любопытно, что архимандрит Амфилохий счел нужным подчеркнуть цитатный характер росписей, поместив под каждой композицией надпись с указанием источника, откуда заимствовано изображение. В 1885 г, он издал книгу с литографическим воспроизведением всех миниатюр, использованных для росписи храма Святых Отцов Семи Вселенских Соборов.

В 1883 г. труды архимандрита Амфилохия по греческой палеографии и изданию древних текстов Псалтири и Евангелия были удостоены Ломоносовской премии. К этому времени он был членом-корреспондентом Академии Наук, действительным членом почти всех столичных и многих провинциальных научных обществ. Наиболее значим его вклад в работу Общества любителей духовного просвещения. С 1870 .по 1888 г. о. Амфилохий исполнял должность цензора всех изданий этого Общества, в том числе Московских Епархиальных Ведомостей.

В 1888 г. архимандрит Амфилохий был рукоположен в Епископа Угличского, викария Ярославской епархии, и назначен хранителем древностей Ростовского Кремля. Постоянным местом его пребывания стал Спасо-Яковлевский монастырь, где почивают мощи св. Димитрия Ростовского. Изучению и публикации трудов Святителя Димитрия Владыка Амфилохий посвятил последние годы своей жизни. Вместе с тем он предпринял реставрацию верхнего этажа упраздненного храма Спаса на Песках, расположенного вблизи Яковлевской обители. Как и в Даниловом монастыре, образцами для росписей храма послужили миниатюры древних рукописей. Но если стенопись собора Святых Отцов сейчас полностью утрачена, то роспись Спасо-Песковского храма сохранилась. Ее изучение откроет новую страницу в истории православного искусства конца XIX в.

В церкви преп. Сергия Радонежского на первом этаже Спасского храма и похоронен Владыка Амфилохий, отошедший ко Господу 20 июля 1893 г. Современники епископа единодушно отмечали в некрологах его глубокую веру, безукоризненную честность, крайнюю скромность требований и привычек.

Молитвенная память о Владыке Амфилохий сохраняется ныне и в Даниловом, и в Спасо-Яковлевском монастыре. Его с благодарностью поминают те историки, археологи, палеографы, филологи, искусствоведы, для которых труды ученого монаха представляют неисчерпаемую и бесценную сокровищницу.

 

Н.Н. Жервэ

 

МИТРОПОЛИТ ЕВГЕНИЙ (БОЛХОВИТИНОВ) И НАЧАЛО ИЗУЧЕНИЯ РУССКИХ ПРОВИНЦИАЛЬНЫХ ДРЕВНОСТЕЙ

 

В контексте истории русской культуры конца XVII - начала XX веков и культурной жизни русской провинции история изучения славянских древностей является наименее исследованным вопросом. За последние десятилетия кроме А.А. Формозова к данной проблеме, пожалуй, всерьез не обращался никто из исследователей. Причины столь неожиданного на первый взгляд явления на самом деле более чем объективны и конкретны: 1) открытие, изучение и собирание русских древностей было слишком тесно связано с таким явлением в истории русской культуры как меценатство, о котором в наше время старательно умалчивали; 2) сбор сведений и изучение местных провинциальных древностей во многом зависели от деятельности краеведов, а с 30-х годов нашего века после ряда краеведческих процессов даже термин «краеведение» вызывал только отрицательную реакцию в исторической науке; 3) у истоков изучения русских древностей как письменных, так и вещественных, во многих регионах России стояли церковные деятели, а принадлежность к «поповству» в советское время была отталкивающим фактором.

В связи со всем вышесказанным, мне представляется чрезвычайно важным и нужным вернуть из небытия незаслуженно забытые имена меценатов, краеведов, церковных деятелей, чьими трудами и «малыми подвигами» были спасены и сохранены для нас древности русской земли.

Для северо-западного региона - новгородской, псковской и вологодской земель истоки изучения древностей связаны с жизнью и деятельностью замечательного ученого, историка, писателя, церковного деятеля митрополита Евгения (Болховитинова). В Ува-ровском фонде ОПИ ГИМа (Ф. № 17. Оп. 1) мне удалось обнаружить два интересных документа, непосредственно связанных с Болховитиновым: 1) материалы по истории Украины, подготовленные к III археологическому съезду 1874 года (Д. № 657) содержат «Очерк жизни и ученых трудов Евгения, митрополита Киевского и Галицкого». Рукопись написана хорошим писарским подчерком, автор не указан, но и аннотации ГИМа - А.С. Уваров. В очерке кратко изложены основные вехи биографии, все перемещения по службе, награды, перечень трудов. Важно отметить, что эта биография появилась в числе первых публикаций и статей, посвященных Болховитинову; 2) в папке подготовительных материалов к XVI археологическому съезду, который должен был проходить в Пскове летом 1914 года и не состоялся из-за начавшейся войны, находится статья Н.Е. Северного «Митрополит киевский Евгений Болховитинов» (д. № 640, лл. 80-105). В предисловии автор - преподаватель истории Воронежской гимназии и член Губернского статистического комитета, объясняет причины, побудившие его предложить свой доклад, подготовленный 47 лет назад к 100-летнему юбилею Болховитинова и частично печатавшийся в местных воронежских газетах, вниманию очередного археологического съезда: «В большинстве самых крупных сочинений о м. Евгении... проглядывает, по моему мнению, хотя и в разных степенях то отношение свысока к митрополиту Евгению как к ученому историку, первым выражением которого явился архиепископ Филарет (Гумилевский). И господин Шмурло недооценивает, как нам кажется, ученых самостоятельных заслуг Евгения как историка...» (Д. 640. Л. 80-82).

125 лет назад, в 1867 году почти во всех городах, где служил и трудился Евгений Болховитинов праздновали 100-летие со дня его рождения. К юбилею были написаны и первые статьи, опубликован ряд документов, писем. Современники по-разному оценивали научную деятельность Евгения: одни видели в нем «усердного ревнителя просвещения, превосходного литератора, ученейшего сына православной Руси, принадлежащего к числу первых ученых Европы», другие обвиняли митрополита в «отсутствии систематического взгляда на явления истории... передаче кучи фактов исторических, не соединенных никакою общей мыслью», а к началу XX столетия имя Болховитинова вообще было многими забыто.

Основная часть архива митрополита Евгения находится сейчас в центральной научной библиотеке Киева, многие интересные документы и материалы хранятся в архивах Москвы (РГАДА, ОПИ ГИМ, ОР РГБ), Санкт-Петербурга (РГИА, ОР ГНБ, СПФИРИ РАН), Воронежа. Обширная переписка Болховитинова существенно дополняет представления о нем как ученом и человеке - круг его корреспондентов и друзей насчитывает около 90 имен. Ефимий Алексеевич Болховитинов - сын священника воронежской Входо-Иерусалимской церкви, родился 18 декабря 1767 года. Образование получил в Воронежской семинарии и Московской духовной академии. Посещая лекции в Московском университете, он познакомился с Н.И. Новиковым и участвовал в просветительской деятельности новиковского кружка, занимаясь переводами иностранных книг и изучением исторических документов.

По возвращении в Воронеж с 1788 по 1799 годы Болховитинов преподает в Воронежской семинарии, создаст свой литературный кружок, куда входят образованные воро-нежцы: граф Бутурлин, П.И. Литке, В.И. Македонец. Уже тогда Ефимий Болховитинов задается целью изучения тех исторических древностей, которые уцелели в его родном Воронеже, собирает и записывает местные предания старины. Результатом работы было «Полное описание жизни святителя Тихона Задонского», «Историческое, географическое и экономическое описание Воронежской губернии».

Серьезное обращение к письменным источникам и рукописям, определившее его дальнейший, растущий интерес к славянским древностям началось в Петербурге, где Ефимий Болховитинов принял монашество под именем Евгения и с 1800 по 1804 годы являлся префектом Александро-Невской духовной академии, преподавателем философии и красноречия. Обилие обязанностей и отсутствие свободного времени мешало ему вплотную заняться научными исследованиями, но была возможность работы в академической библиотеке, где имелись многочисленные рукописи и книги, из которых Евгений делал выписки, составлял описания наиболее ценных и интересных экземпляров, определял даже время происхождения некоторых рукописей.

Во время пребывания в Петербурге Евгением было написано сочинение, вызвавшее огромный интерес – «Историческое изображение Грузии в политическом, церковном и учебном ее состоянии» (1802 г.), а в 1803 году Болховитинов издал «Церковный календарь или полный месяцеслов», и мысль о составлении полных исторически достоверных святцев не отставляла его и впоследствии. Тогда же было написано «Исследование об обращении славян в христианскую веру» (осталось в рукописи), около 60 статей в 7 томах «Географического словаря» Щекатова и Максимовича (о славянских племенах, кочевниках, о первых славянских городах и т. д.).

Готовых библиографических описаний» справочных изданий, хронологических таблиц в распоряжении ученых начала XIX века еще не было, и Болховитинов оказался в числе первых русских собирателей славянских древностей. Петербургские его труды стали важнейшим звеном в ряду последующих изданий: церковных, исторических, археологических, филологических.

В 1804 году Евгения назначают епископом Старорусским и викарием Новогородским. Его четырехлетнее пребывание в Новгороде становится важнейшим этапом в деле изучения провинциальных русских древностей. В Новгороде его интересовала прежде всего библиотека Софийского собора, богатая древними ценными рукописями и книгами, часть которых тогда еще не была разобрана и описана. Работа по разбору рукописей библиотеки Софии, архиерейского епархиального архива, монастырских библиотек и архивов принесла вполне ощутимые результаты: было найдено, скопировано, изучено несколько десятков интереснейших рукописных книг, грамот, актов, описей. С одного из списков, найденного в архиве архиерейского дома, протоиерей Софийского собора Никифор составил подробное «Описание новгородского Софийского кафедрального собора», проверенное и отредактированное Евгением и впоследствии широко использовавшееся в описаниях новгородских древностей во второй половине XIX века (архимандрит Макарий, граф М. Толстой и др.). Текст этой рукописи был опубликован в начале XX века в трудах XV археологического съезда.

Самой интересной и важной находкой Болховитинова в Новгороде стала «древнейшая из подлинных княжеских грамот русских» - Мстиславова грамота Юрьеву монастырю ИЗО г. Живя в Новгороде, Евгений устраивал даже археологические раскопки. Именно он сделал первое, очень точное наблюдение о глубине культурного слоя: «В самом городе она очевидно приметна, и на городской стороне по набережным местам, инде аршин 8-м или 9-ть должно копать до материка».

На основе собранного материала в 1807 г. Евгений написал «Исторические разговоры о древностях Великого Новгорода» - первое серьезное исследование, посвященное важнейшим проблемам новгородской истории. Труд этот стал замечательным явлением в русской исторической науке начала XIX века, а многие вопросы, поднятые тогда ученым, не потеряли своего значения и актуальности и сегодня. Эта книга побудила к дальнейшему изучению прошлого Новгорода и новгородской земли.

Во время пребывания в Новгороде были также собраны материалы и начата работа над такими фундаментальными трудами как «Новый опыт исторического словаря о Российских писателях», «Словарь исторический о бывших в России писателях духовного чина», «История российской иерархии». Митрополит Евгений был избран членом многих ученых обществ: с 1806 г. по предложению Г.Р. Державина - членом Российской Академии, что, однако, не вызвало большого восторга у самого Евгения. Наибольшее значение для его исторической ученой деятельности, конечно, имело участие в работе Московского общества истории и древностей Российских, членом которого он стал в 1811 г.

В своей дальнейшей служебной и научной деятельности Болховитинов продолжал изучение русских провинциальных древностей. С 1808 по 1813 г. он возглавлял Вологодскую епархию и результатом его деятельности на «северной Украине» были собранные в течении нескольких лет материалы по истории Вологодской земли, из которых была составлена «История Вологодской епархии», «Описание вологодских монастырей» и сочинение о вологодских святых, куда вошли биографии 42 пермских, вологодских, устюжских иерархов (эти работы напечатаны только частично, основная часть их - в рукописях).

С 1813 по 1816 г. он занимал Калужскую кафедру, занимаясь епархиальными делами и составляя «Историю славяно-русской церкви». В 1816 г. Евгений был назначен архиепископом Пскова и всей Лифландии и Курляндии. Шесть лет пребывания на этой кафедре ознаменовались новыми изысканиями в библиотеках, архивах, осмотром памятников старины, монастырей, древней Изборской крепости. В 1821 г. Евгений издал 5 тетрадей о разных монастырях псковской земли, а к 1822 г. было подготовлено: 1) свод Псковских летописей; 2) список грамот псковских и других, нужных для истории Пскова; 3) летопись древнего княжеского города Изборска. Еще в 1818 г. была закончена, но только в 1831 г. напечатана «История княжества Псковского», где наряду с летописями использовались и прибалтийские хроники.

Последние 15 лет жизни и деятельности Евгения прошли в Киеве, где он также не оставлял исторических своих занятий, принимая самое деятельное участие в исследованиях фундамента Десятинной церкви, Золотых ворот, церкви св. Ирины на крепостном валу. Он мечтал осуществить археологическое исследование всей древней киевской земли, но, не видя скорой реальной возможности реализации своего замысла, хотел, по крайней мере, восстановить план древнего Киева, его ближайших окрестностей и вел поиски в архивах и на местах. Были собраны сведения об урочищах киевской земли. Кроме того, Болховитинов издал «Описание Киево-Софийского собора и киевской иерархии с присовокуплением разных грамот и выписок» (1825) и «Описание Киево-Печерской лавры» (1826). Умер Евгений в Киеве 23 февраля 1837 г. и был погребен согласно завещанию, в Сретенском приделе Киево-Софийского собора за правым клиросом, в стене.

В декабре 1992 г. в Петербурге, Воронеже, Киеве отмечалось 225-летие со дня рождения Евгения (Болховитинова). На Болховитиновских чтениях выступали историки, филологи, философы, богословы, музыковеды, краеведы, раскрывая в своих докладах и сообщениях разные грани таланта этого энциклопедически образованного ученого иерарха, и это - лучшая память о его делах и трудах!

 

О.А. Дробнич

 

ПОРЕЧЬЕ УВАРОВЫХ - ПАМЯТНИК КУЛЬТУРЫ XIX ВЕКА

Поречье Уваровых - одна из знаменитых в XIX веке усадеб дальнего Подмосковья. Расположена она за Можайском, в 40 километрах от него и в 140 километрах от Москвы. С середины XVIII века Поречье принадлежало семейству Разумовских, а к Уваровым перешло в начале XIX века. Жена Сергея Семёновича Уварова унаследовала его от дяди Льва Кирилловича Разумовского, страстного любителя всякого рода строительства и садоводства.

Граф Лев Кириллович в конце XVIII века положил начало грандиозному дворцово-парковому ансамблю в Поречье. На месте старой скромной усадьбы, построенной в XVII веке тогдашним владельцем князем Прозоровским, возводится дворец на высоком берегу речки Иночи, притоке Москвы. Вместо деревянной церкви строится новая каменная. На значительной площади со сложным рельефом, с холмами и глубокими оврагами разбивается пейзажный парк под руководством садовника Раша. Тогда же были построены оранжереи, теплицы и основано Порецкое садовое заведение.

Сергей Семенович Уваров был видным государственным деятелем, министром народного просвещения, президентом Академии наук, поклонником и знатоком античной культуры. Он любил Поречье, называл его «тихим оазисом в своей шумной жизни» и старался превратить усадьбу в «обитель науки и искусства».Старый дворец к тому времени сильно обветшал и требовал значительного ремонта.

В 1827 году управляющий пишет Уварову: «С весны приступили к поправке дома и флигелей. Кровли гак текут, что жить почти невозможно, особенно во флигелях. Хоть вы и предполагаете строить новый дом, но до оного надобно же где-нибудь жить. Приготавливать ли кирпич для нового дома?»1 В том же году управляющий сообщает; «О построении нового дома в Поречьи я приму надлежащие меры»2. Он также докладывает о работах по строительству фабричных зданий, укреплению плотины, строительству нового скотного двора.

Проект нового дома принадлежал известному архитектору Д. Жилярди3. К 1837 году был построен двухэтажный каменный дом в классическом стиле с восьмиколонным портиком ионического ордера. Венчал здание полностью застекленный бельведер, выполнявший функцию светового фонаря над центральным залом Порецкого музеума.

По проекту предполагалось объединить главный дом с флигелями открытыми галереями. Но, судя по архивным документам, постройка галерей была отклонена Уваровым. Несколько позже главного дома были построены новые флигели. В письме 1838 года к управляющему К.С. Сипатовскому Уваров пишет: «... по неблагоприятному урожаю в прошлом году по всем вотчинам, постройку нового гостиного флигеля я предписываю отклонить до времени, и ограничиться отделкою главного дома»4. Строительство и отделка зданий велись на доходы от Порецкого имения, о чем также свидетельствуют архивные документы5. Отделкой интерьеров дома занимался архитектор Силуянов, имя которого неоднократно упоминается в переписке Уварова с управляющим.

Сергей Сергеевич занимается и дальнейшим устройством парка. В его письмах к управляющему встречаются конкретные указания относительно работ в парке: «Остальную пред домом гору понизить в указанном месте на один аршин, края сравнять отлого и где указано провести дорожки... В саду, в течение будущей осени и весны произвести чистку дерев сплошь как указано, и на это дело, в удобное время дать садовнику надлежащее число людей... Также починить, где следует дорожки. Пруд верхний непременно привести в устройство»6.

К середине XIX века Поречье становится значительным культурным центром. Во дворце классической архитектуры, стоящем в обрамлении прекрасного пейзажного парка, располагался знаменитый Порецкий музеум с уникальными памятниками античности, обширная библиотека с редкими изданиями. Здесь собиралось блестящее общество ученых, литераторов, художников, проводились своеобразные научные конференции – «Академические беседы». В 1855 году после смерти С.С. Уварова Поречье унаследовал его единственный сын Алексей Сергеевич Уваров.

В 1859 году А.С, Уваров женился на Прасковье Сергеевне Уваровой. Они отправились в длительное заграничное путешествие. А в 1861 году, то есть в год освобождения крестьян, вернулись в Россию и поселились на восемь лет в селе Поречье, куда граф во время своего отсутствия из России приказал перевезти из Петербурга, собранные им русские древности и рукописную библиотеку7.

Старый дом в Поречье уже не вмещал новые коллекции и не отвечал эстетическим запросам нового владельца, Уваров решает перестроить главный дом. По этому поводу Михаил Петрович Погодин писал ему в 1865 году: «Строить своды в трех этажах такого неизмеримого дома - ОПАСНО, ДОРОГО... Потихонечку от жены прибавлю, нелепо! Помилуйте! Они провалятся, и берлинец ваш (выписать его тоже нелепость... Ну да воля ваша, а писать медовыми чернилами я не умею). Ограничьтесь же третью дома; его довольно для размещения ваших сокровищ. Жить в Поречье вы будете не более 5 лет: после непременно нужно переселяться в Москву. За 30-50 тысяч вы купите в Москве дом со сводами отличными и сами будете жить, а сокровищами своими дадите возможность пользоваться всем... Слышите? У вас дети. Времена трудные. Надо унимать Разумовскую кровь и стараться о бережливости»8. Но все увещевания были напрасны.

В ГИМе имеются чертежи реконструкции главного дома с надписями на немецком языке9. Сопоставляя данный проект с существующим зданием и сведениями прошлого века, можно сделать вывод, что именно он послужил основой для реконструкции среди множества других проектных предложений. Имя архитектора, очевидно, того самого берлинца, упоминаемого Погодиным, мне установить не удалось.

Но идея главного дома безусловно принадлежит самому Алексею Сергеевичу Уварову и полностью отвечает его пристрастиям. Северный фасад обрел новое парадное крыльцо в духе древнерусского зодчества. В отдельных залах были устроены своды в древнерусских традициях. Их интерьеры полностью соответствовали экспонатам коллекции русских древностей. Порецкий музей был маленькой моделью будущего Исторического музея.

Южный фасад олицетворял культуру античной Италии. Балконы поддерживались атлантами. Портик с балконом над южным парковым входом украшался кентаврами, увеличенными копиями с капитолийских, и двумя кариатидами, одна из которых со свитком в руках символизирует науку, а вторая с палитрой - искусство. Между западным флигелем и дворцом был устроен внутренний дворик в стиле старинных итальянских патио. Перед южной террасой росли две пихты, чьи стройные силуэты напоминают кипарисы. Пихту иногда даже называют «Северным кипарисом».

Принимали деятельное участие в строительстве усадебных зданий и малых форм архитекторы М.Н. Чичагов и А.П. Попов. Чичагову принадлежит проект хозяйственного двора с постройками, примыкающего к гостевому флигелю. Попов разработал проект итальянского дворика и многих малых архитектурных форм в парке: «Святой источник» с перголой и гротом с образом Спасителя, фонтан «Тритон».

Фонтан «Тритон» располагался внизу обширной покатой поляны, простиравшейся от южной террасы главного дома до Большого пруда. Фонтан был своеобразным сувениром итальянским. Он являлся точной копией римского фонтана Барберини, выполненной по заказу графа в Берлине. Вода подавалась из пруда в бельведер главного дома, где был установлен специальный бак, и оттуда шла по чугунным трубам к фонтану. За счет перепада высот била фонтанная струя.

«Святой источник» был константинопольским сувениром, Он представлял собой перголу, внутри которой находился грот с образом Спаса Нерукотворного, копией с константинопольского. Перед гротом был устроен мраморный бассейн. От «Святого источника» открывался прекрасный вид на пруд,

Алексей Сергеевич Уваров был большим знатоком и любителем садоводства, ботаники. Он состоял в Обществе любителей садоводства в Москве и входил в редколлегию журнала этого Общества. Статьи главного порецкого садовника Тительбаха, опубликованные в этом журнале в 1864 году, свидетельствуют о том, как много внимания уделял Уваров парку и садовому заведению10.

Парк в Поречье был не только незаурядным произведением садово-паркового искусства, но и ботаническим садом, где проводили серьезные работы по интродукции, акклиматизации и селекции декоративных растений.

Сохранился интересный документ, свидетельствующий о принятых тогда правилах поведения в парке. Это соглашение между графом Уваровым и церковнослужителями. В нем оговаривается: «... В дополнение к нашему соглашению, мы, граф Уваров и с.ц. служители постановляем следующие обязательные для обеих сторон условия: а) нам еще дозволяется иметь свободный ход от калитки, что в церковной ограде у церковной сторожки, в парк по существующей тропинке, ведущей к речке Иноче, для того, чтобы брать воду; новых же тропинок не прокладывать, цветов не рвать, деревьев не ломать и травы не топтать...»11.

Заслуживало восхищения садовое заведение и оранжерея, которая была перестроена в 1854 году «по плану самого Графа». Даже сейчас в полуразрушенном виде она «поражает своей красотою и симметриею»12.

В конце XIX века Порецкое садоводство возглавил И.И. Дроздов, взятый мальчиком в обучение к Тительбаху, а потом продолживший образование за границей. Атмосфера творчества, доверия, доброжелательности и взаимопонимания царила в Поречье при графе Алексее Сергеевиче Уварове. Этим во многом объясняется столь плодотворная и продолжительная деятельность приглашенных в Поречье специалистов.

Карл Францевич Тюрмер приехал в Поречье в 1853 году на три года, чтобы заработать необходимое количество денег для покупки инвентаря, и остался здесь на полвека. Из запущенных, малоценных порецких лесов он сотворил прекрасные высокопродуктивные насаждения, являющиеся ныне памятником природы и классическим образцом ведения лесного хозяйства прошлого века.

Порецкая лесная дача, возглавляемая Тюрмером, пользовалась «среди лесохозяев и лесничих громкою и справедливою известностью, благодаря тому, что представляет собою единственный в Московской губернии и весьма редкий в России вообще пример рационального лесного хозяйства», - сообщал журнал «Сельское хозяйство и лесоводство» в 1882 году13.

Тюрмер экспериментировал с различными типами смешения лесных культур: лиственница с сосной, лиственница с елью, сосна с елью. В настоящее время Тюрмеровские леса на площади 1128 га объявлены заказником. Они представляют большую научную и производственную ценность.

Тюрмер проводил серьезные научные исследования, публиковал результаты своей научной и производственной деятельности в специальных журналах. Он был активным членом Московского отделения Лесного общества, членом Императорского Вольного Экономического общества. За большие заслуги в деле искусственного лесовозращения К.Ф. Тюрмер был награжден Большой золотой медалью в память лесовода Майера и орденом Святого Станислава 3 степени. Высоко ценил деятельность лесничего А.С. Уваров. Тюрмер писал: «Едва ли или, лучше сказать никогда больше деятельность лесничего не будет оценена гак, как мне незабвенный мой Господин, покойный Граф Уваров, уезжая в последний раз из Поречья, выразил свою признательность следующими словами: "Прощайте, дорогой Тюрмер! Вы столько пользы принесли нашему имению, за что мы не в состоянии достаточно отблагодарить Вас!" Вот это были слова сердечные, которые я услышал с радостным чувством»14.

К сожалению, последний владелец, Федор Алексеевич Уваров не унаследовал этих отцовских качеств. Он позволил безграмотно вмешиваться в лесные дела Тюрмера, сковывал инициативу. После 35 лет беспримерной службы Порецкому лесу пришла «крайняя нужда», и 67-летний Тюрмер в 1892 году вынужден был «оставить службу в лесу, к которому привязан всем сердцем; но ... чувство чести для него дороже чувства любви к лесу...».

Для Тюрмера отъезд из Поречья - трагедия. Утешает лишь то, что на новом месте работы - в имении В.С. Храповицкого во Владимирской губернии - прекрасные сосновые леса, напоминающие ему о лесах Пруссии и юных годах.

И все пришлось начинать вновь. Огромные успехи К.Ф. Тюрмера в ведении хозяйства в Муромцевской лесной даче породили зависть у корыстных сослуживцев, нездоровая атмосфера делала пребывание его на занимаемой должности невыносимым. Граф А.С. Уваров был редким человеком, а Храповицкий - заурядный помещик, и Тюрмер вновь на грани ухода. Но Храповицкий предпочел создать приемлемые условия для талантливого лесовода. Еще четыре года прослужил Тюрмер муромцевским лесам. Но подобные неприятности не способствовали долголетию. В сентябре 1900 года Тюрмер ездил с Храповицким осматривать молодые посадки. Попал под сильный дождь, изрядно промок, заболел и вскоре умер. По желанию Прасковьи Сергеевны Уваровой и благодаря ее многочисленным хлопотам его тело было погребено в Поречье у церкви Рождества Богородицы. Над могилой был воздвигнут надгробный памятник из темного мрамора со словами: «Ты памятник себе воздвиг в лесах великий».

Тюрмеровские культуры на площади 282 га расположены вдоль дороги Владимир-Муром в Андреевском леспромхозе и также объявлены заказником и памятником природы.

Поречье привлекало посетителей не только музеем, библиотекой, но и Тюрмеров-скими культурами, парком, оранжереей, садовым заведением. Для желающих проводились экскурсии по парку и по лесу под руководством опытного садовника.

В настоящее время усадьба Поречье Уваровых является памятником истории и культуры XIX века республиканского значения. Арендуется предприятием Департамента электронной промышленности и используется как дом отдыха. Но дальнейшая судьба этой незаурядной усадьбы вызывает серьезную тревогу.

Ссылки:
1 ГИМ, ОПИ. Ф. 17 (Уваровых). Оп.1. Д. 172.
2 Там же.
3 Указатель Порецкого музеума для посетителей. М., 1853. С. 2.
4 ГИМ, ОПИ. Ф. 17. Оп. 1. Д. 1042. Л. 28.
5 Там же.
6 Там же. Л. 43.
7 Сборник статей в честь графини Прасковьи Сергеевны Уваровой. М., 1916. С. XIII.
8 ГИМ, ОПИ. Ф. 17. Оп. 1. Д. 348. Л. 150.
9 ГИМ, ИЗО. Р. 205.
10 Описание парка в Поречье. // Журнал российского общества любителей садоводства в Москве. М., 1864. Кн. 2.
11 ЦГИАМ. Ф. 210 (Московская губернская чертежная). Оп. 11. Д. 294. Л. 9.
12 Описание оранжерей в Поречье, имении графа Уварова. // Журнал российского общества любителей садоводства в Москве. М., 1864. Кн. 2.

 

А.И. Фролов

 

 

ЧАСТНЫЙ МУЗЕЙ ГРАФОВ УВАРОВЫХ В ИМЕНИИ ПОРЕЧЬЕ МОСКОВСКОЙ ГУБЕРНИИ

 

История частных музеев дореволюционной России до последнего времени остается одной из малоисследованных страниц отечественной культуры и музейного дела. Между тем опыт их деятельности, связанной с сохранением, изучением и популяризацией культурного наследия, становится актуален в наши дни, когда постепенно вырисовываются контуры новой музейной политики России, создаются предпосылки для возрождения этой самобытной группы музейных учреждений.

Возникновению частных музеев предшествовало создание и XVII-XVIII вв. многочисленных и разнообразных личных коллекций АА. Безбородко (1749-1799), Я.В. Брюса (1670-1735), А.А. Виниуса (1641-1717), Д.М. Голицына (1721-1793), А.С, Матвеева (1625-1682), А.И. Мусина-Пушкина (1744-1817), А.С. Строганова (1733-1811), С.Г. Строганова (1707-1756), П.Б. Шереметева (1713-1788), И.И. Шувалова (1727-1797) и других.

В XVIII в. коллекции частных лиц существенно дополняли фонды государственных музеев, а в ряде случаев содержали в себе уникальные памятники культуры. Понимая значение своих собраний для развития отечественной науки, русские коллекционеры стремились сделать их доступными для исследования учеными (А.И. Мусин-Пушкин, Н.П. Румянцев, М.П. Погодин, Н.Б. Юсупов, А.С. Строганов и др.). Дальнейшая демократизация в использовании частных собраний в интересах науки, образования и просвещения привела к появлению первых частных музеев.

К наиболее ранним попыткам создания частных музеев в России относится организация «Русского музея» П.П. Свиньина (Спб., 1816), «Азиатского музеума» П.Г. Фролова (Барнаул, 1840-е гг.), «Русского музея» П.Ф. Коробанова (Москва, 1840-е гг.). Исключительный интерес представляет опыт создания и деятельности «Порецкого музеума», основанного графом С.С. Уваровым в 1830-е гг. в фамильном имении Поречье Московской губернии.

Уже в 50-е гг. прошлого столетия владельцы «Порецкого музеума» стремились сделать его доступным для посещения. В 1853 г. в Москве был выпущен в свет «Указатель Порецкого музеума для посетителей». В этом музее были собраны многочисленные произведения западноевропейской живописи и скульптуры, книги, рукописи. Вслед за С.С. Уваровым пополнением, изучением и систематизацией собрания занимались А.С. Уваров (1825-1884) и П.С. Уварова (1840-1924).

Уваровы по праву гордились своим собранием. Здесь экспонировались фамильные портреты, предметы быта уваровского рода, произведения декоративно-прикладного искусства. Органической частью музея была превосходная библиотека, в которой были собраны книги по многим областям знания. Среди библиофильских редкостей этой коллекции можно упомянуть «Пастушьи песни» Вергилия (Бирмингем, 1757) и «Любовь Психеи и Купидона» с гравюрами и рисунками художника Жерарда (1797 г.).

В одном из залов музея была расположена скульптурная галерея. «...Невольно останавливаемся при виде гармонической обстановки всего, на что ни бросим взгляд: пурпурный цвет стен, белизна мраморов, форма музея, свод, круглый серебряный купол, самое освещение, тропические растения, помещенные в арках - все это вместе, сильно действуя на воображение, как бы препятствует сосредоточить внимание наше исключительно на одном предмете», - писал об экспозиции «Порецкого музеума» один из современников.

При графе А.С. Уварове несколько изменились приоритеты в пополнении собрания. Если ранее предпочтение отдавалось чаще всего произведениям западноевропейского искусства, памятникам античности, то с середины XIX в. сюда стекаются русские древности - археологические и этнографические памятники, пополняется нумизматическое собрание, появляются произведения русского декоративно-прикладного искусства, старопечатные книги и древние рукописи.

С середины 1880-х гг. определяющая роль в формировании собрания и его изучении принадлежала графине П.С. Уваровой. Ею было продолжено начатое еще при жизни А.С. Уварова составление каталога уваровского собрания древностей. Авторитет Прасковьи Сергеевны позволил привлечь к этой работе крупнейших ученых своего времени: И.Е, Забелина, Д.Н. Анучина, Н.П. Кондакова, А.В. Орешникова, В.Е. Румянцева, архиманди-та Леонида. Все собрание было распределено на восемнадцать отделов, среди которых отметим «Курганные вещи», «иконы живописные», «иконы литые», «финифть», «церковная утварь и вещи церковного обихода», «предметы домашнего быта», «монеты русские», «медали», «рукописи», «грамоты и акты». Широкий культурный кругозор хозяев, их неизменная добросердечность, богатейшие музейные коллекции, прекрасная библиотека не могли не привлекать в Поречье многих известных современников.

По инициативе владельцев часть коллекции «Порецкого музеума» еще в 1910-е гг. безвозмездно поступила в Российский исторический музей. Впоследствии (уже после «судьбоносного» 1917 г.) туда же поступил ценнейший семейный архив Уваровых и их библиотека. Часть уваровского архива, переданная в первые послеоктябрьские годы в Бородинский военно-исторический музей, погибла в годы Великой Отечественной войны.

В общей сложности в дореволюционной России насчитывалось около 50 частных музеев. Развиваясь параллельно с государственными музеями, они в ряде случаев оперативнее откликались на общественные потребности, лидировали в создании ряда специализированных коллекций и экспозиций. Не скованные никаким регламентом, никому не подчиненные, частные музеи являлись не только ярким средством самовыражения своих создателей, но и объективно отражали существовавшую в русском обществе потребность в специфической музейной информации. Все сказанное выше целиком справедливо по отношению к «Порецкому музеуму» - одному из старейших и наиболее примечательных частных музеев старой России.

 

М.А. Полякова

 

 

УВАРОВСКОЕ ПОРЕЧЬЕ: СТРАНИЦЫ ИСТОРИИ

 

Настоящее сообщение посвящено одному из интереснейших историко-культурных комплексов Подмосковья - усадьбе Поречье, расположенной у границ со Смоленской областью.

В XVIII в. Поречье принадлежало роду Разумовских: в тридцатые годы прошлого века оно перешло в собственность графов Уваровых. В течение длительного времени здесь жили и занимались разнообразной творческой деятельностью С.С. Уваров (1786-1855) государственный деятель, президент Российской Академии наук, министр народного просвещения; А.С. Уваров (1825-1884) общественный деятель, археолог, один из основателей Русского археологического общества, Российского исторического музея, инициатор создания Императорского Московского археологического общества; П.С. Уварова (1840-1924) общественный деятель, председатель Московского археологического общества, активная участница движения за сохранение памятников искусства и старины в дореволюционной России.

В XVIII - начале XX вв. гостями усадьбы Поречье были десятки известных деятелей отечественной культуры. Так например в сороковые годы прошлого столетия здесь бывали И.И. Давыдов (1794-1863), М.П. Погодин (1800-1875), П.А. Плетнев (1792-1865), С.П. Шевырев (1806-1864), Т.Н. Грановский (1823-1855).

Во второй половине XIX - начале XX вв. Поречье оставалось одним из заметных культурных центров, приковывавшим к себе внимание многих умов России. Прекрасный парк, уникальная коллекция частного музея, огромная библиотека, радушие хозяев привлекали сюда не только маститых ученых, но и просто любителей древностей, коллекционеров, представителей творческой интеллигенции.

Живую память о научных и культурных традициях усадьбы Поречье хранит поистине драгоценная историческая реликвия - альбом семьи Уваровых, в котором многие из гостей оставляли автографы, писали стихи, описывали свои впечатления о пребывании здесь. Этот альбом, находящийся в Уваровском фонде Государственного исторического музея, дошел до нас, к сожалению, неполным. Самые ранние страницы помечены в нем 1875 г. О том, что существовали записи и более раннего времени, свидетельствуют несколько вырванных страниц периода 1850-х гг., помещенных чьей-то рукой в середину альбома. Последняя строка датирована 1914 г.

Перелистаем тронутые желтизной альбомные страницы. Мы увидим, что в 1880-е гг. в Поречье приезжали историки Д.И. Багалей (1857-1832), Д.А. Корсаков (1843-1919), антрополог Д.Н. Анучин (1843-1923), знатоки древнерусского искусства и письменности Е.В. Барсов (1836-1917), Н.П. Кондаков (1844-1925), профессор Харьковского университета Е.К. Редин (1863-1908) и другие.

Как правило, приезжавшие гостили в Поречье несколько дней - знакомились с музеем, книжным и рукописным собранием, осматривали окрестности. Некоторые оставались здесь и на более продолжительный срок. Так, в январе 1899 г. профессор Е.К. Редин прожил в Поречье целый месяц, занимался научной работой, широко используя в качестве источников предметы уваровской коллекции. Приезжал он в Поречье и в 1903 г.

В уваровской усадьбе было хорошо и уютно всем - и ученым, изучавшим памятники истории и культуры, и экскурсантам, а также друзьям и родственникам владельцев. В Поречье постоянно и подолгу гостили родственники А.С. и П.С. Уваровых - Олсуфьевы, Щербатовы, Голицыны. Их альбомные записи - иронические строфы, каламбуры, просто слова признательности гостеприимным хозяевам, рисуют нам необычайно теплую обстановку, поддерживавшуюся в имении. Особенно остро это чувствовала молодежь.

«Прости!На долгую разлуку
Тебя покинуть я должна,
И на училищную скуку
Я променю твои края»,
- записала Анна Олсуфьева в августе 1881 г.

 

На фоне многочисленных стихотворений гимназистов и гимназисток почему-то особенно трогательное впечатление оставляет запись одной из старейших родственниц владельцев усадьбы: «Как хорошо жилось! Старая тетя Мари Щербатова. 6 авг. 95 г.»

В «Порецком альбоме» Уваровых немало автографов поэтов А.М. Жемчужникова (1821-1908), В.М. Жемчужникова (1830-1884), А.Н. Аммосова (1823-1866), библиографа Г.Н. Геннади (1826-1880).

Нам кажется, что страницы домашнего альбома из усадьбы Поречье со временем будут по достоинству оценены историками литературы. Однако и сейчас очевидно, что лето 1856 г. было временем несомненного творческого подъема и для братьев Жемчуж-никовых, и для А.Н. Аммосова. Следует подчеркнуть, что целый рад их стихотворений был создан именно в Поречье. В альбоме точно указаны время и место их написания. Среди таковых - стихотворение А.М. Жемчужникова «Ночное свидание» (Поречье, 26 июля 1956 г.), «Мудрое слово» (Поречье, 8 августа 1856 г.), шутливое стихотворение «Место печати», вошедшее в число неувядаемых творений Козьмы Пруткова, подписанное А.М. Жемчужниковым и А.Н, Аммосовым (25 сентября 1856 г.). Высокие архитектурно-художественные достоинства, прекрасный парк, ботанический сад, оранжерея, богатейший «музеум», теснейшая связь с именами многих выдающихся представителей русской культуры XIX в. позволяют расценить усадьбу Поречье в качестве выдающегося памятника отечественной культуры. Это одно из тех «культурных гнезд», которыми некогда была сказочно богата старая Россия.

После октябрьского переворота судьба усадьбы сложилась печально. Не совсем сбылось пожелание одного из посетителей Порецкого музеума, сделанное в августе безоблачного 1912 г.: «Дай Бог, чтобы долго-долго не оскудела здесь память предков, и свеча бы их не погасла». Свеча не погасла, но сильно померкла: уникальные коллекции Уваровых были переданы в Исторический музей, книги - в историческую библиотеку, сама же усадьба превращена в санаторий «средней руки».

 

Е.В. Кончин

 

 

ПОРЕЧЬЕ, ГОД 1918-й

 

Усадьба Уваровых Поречье сохранением своих богатейших коллекций обязана Московской Комиссии по охране памятников искусства и старины, организованной в конце 1917 года при Московском Совете рабочих, крестьянских и солдатских депутатов. В Центральном Государственном Архиве Октябрьской Революции сохранилось несколько разрозненных протоколов заседаний Комиссии и ее подкомиссий и отделов. Почти в каждом упоминается Поречье, что показывает пристальное внимание членов Комиссии к судьбе сокровищ. Так, 18 февраля 1918 года на заседании Музейно-бытовой подкомиссии выступил директор Исторического музея Н.С. Щербатов и сделал, как было сказано в протоколе, «внеочередное заявление относительно имений Братцево и Поречье», а также «Дома Уваровых в Леонтьевском переулке». Было решено «по поводу двух заявлений обратиться в Комиссию с просьбой выдать охранные грамоты их владельцам»1. К слову, князь Николай Сергеевич Щербатов был родным братом последней владелицы Поречья графини Прасковьи Сергеевны Уваровой. Еще и поэтому он всячески содействовал сохранению культурных богатств усадьбы.

На заседании Музейного отдела Комиссии от 25 февраля 1918 года ее член В.А. Мамуровский выступил с большим сообщением о мерах по охране подмосковных имений и поместий. И, прежде всего, он назвал Поречье. На этом же заседании доклад «Об археологическом музее в имении Уваровых Поречье» сделал Н.С. Щербатов. Очевидно, он высказал серьезные опасения за сохранность музея, поэтому было решено «по существу доклада... обратиться в технический отдел относительно немедленной перевозки уложенных в ящики вещей музея и обеспечить сохранность оставшихся на месте. Просить Комиссию о срочной ассигновке на расходы 5000 рублей, а для наблюдения командировать в Поречье Малевича (может быть, речь идет об известном художнике К.С. Малевиче? -Е.К.) и представителей от Исторического музея». Специальным пунктом было записано: «О доме Уваровых в Леонтьевском переулке». Постановили: «Немедленно снестись е Председателем Комиссии П.П. Малиновским»2.

Наконец, 7 марта 1918 года состоялось закрытое заседание Комиссии по охране памятников искусства и старины, на котором говорилось о том, что «Порецкий волостной совет признает ранее заключенные соглашения между Историческим музеем и Порецким волостным Земством относительно коллекции Уваровых - недействительными», он требует компенсировать их сохранность в размере нескольких десятков тысяч рублей... В противном случае отсутствие средств невольно заставит нас пойти на всякие меры». Словом, это заявление «ставит вопрос о самом существовании собрания Уваровых, как народного достояния... Его потеря была бы незаменимой утратой для европейской науки...»3.

Тревога Комиссии по поводу сохранности ценностей Поречья была весьма обоснованной. Лишь энергичные действия ее представителей, направленных в усадьбу и эвакуировавших ее коллекции в Москву, в Исторический и Румянцеве кий музеи, предотвратили дикое варварство Порецкого совета, преступление перед отечественной культурой. Но кто же спас это национальное культурное достояние? Кто ездил в Поречье и, несмотря на острейшую внутриполитическую и военную обстановку, с огромными, надо полагать, трудностями эвакуировал уваровские сокровища? Добавлю - при несомненном сопротивлении Порецкого волостного совета. Поиски были долгими. Наконец, в Центральном Государственном Архиве литературы и искусства СССР (ЦГАЛИ СССР), в личном фонде известного писателя Анатолия Корнелиевича Виноградова, я наткнулся на столь искомый документ. Это - командировочное удостоверение № 7868, выданное 1 апреля 1918 года Советом Народных Комиссаров Москвы и Московской области. В нем говорилось: «Согласно постановления Президиума Совета Народных Комиссаров г. Москвы и Московской области от 17 марта 1918 года командируются для приема художественного имущества Уваровского Порецкого музея для перевозки его в Москву, в Исторический музей, следующие лица: Виноградов Анатолий Корнелиевич - представитель Комиссии по охране памятников и художественных сокровищ при Совете Р.С. и К.Д., тов. Эйхенгольц Марк Давидович - представитель Комиссариата Народного Просвещения, тов. Ворснец Максимилиан Эммануилович - представитель Исторического музея. Президиум Совета Р.С. и К.Д. просит Волостной Порецкий совет оказать командированным всяческое содействие...»4. М.Д. Эйхенгольц - позже солидный ученый, крупный специалист по западноевропейской литературе, издательский работник. М.Э. Воронец - ученый и музейный работник. О К.А. Виноградове хотелось бы сказать подробнее. Он - популярный писатель, автор книг «Стендаль», «Три цвета времени», «Осуждение Паганини», «Черный консул», «Байрон», «Повесть о братьях Тургеневых», «Бальзак и его время», «Жорж Санд» и других. Но мало кому известно, что в 1918-1920 годах он принимал активное участие в сохранении историко-художественных, библиотечных и архивных богатств страны. Его заслуга в становлении и развитии музейного и библиотечного дела в России огромны, но не исследованы и по достоинству не оценены. Об этом нет не то что книги - нет специальной статьи, Вообще сведения о его жизни и творчестве крайне скудны.

Конечно, национализация частных художественных и библиотечных собраний, фамильных архивов была актом ужасным и несправедливым, нарушением основных прав человека. Хуже того - несвоевременным и абсолютно неподготовленным, поэтому обречена на огромные, невосполнимые потери. В тех условиях, в тот трагический, переломный в истории России момент, можно было отойти в сторону и со злорадством, возмущением или болью наблюдать, как по воле большевиков гибнет национальное культурное достояние. Был такой призыв, четко выраженный в письме А.Н. Бенуа - И.Э. Грабарю.

Но, по моему глубокому убеждению, более достойным оказалась позиция той части русской интеллигенции, которая самоотверженно, не за страх, а за совесть, с чувством личной ответственности, понимая, что никто кроме них этого не сделает, кинулась на спасение и сохранение культурных ценностей, подчас рискуя даже жизнью. Многие из них, мягко говоря, весьма не симпатизировали новой Советской власти (позже часть их эмигрировала за границу, многие другие были репрессированы, погибли в сталинских лагерях). Но тогда они работали не на большевиков, а на вечную Россию и ее культуру. И это можно назвать подвигом русской интеллигенции. Среди самоотверженных людей, коим отечественная культура обязана своим сохранением, был и А.К. Виноградов.

Ссылки:
1 ЦГАОР. Фонд 410. Оп. 1. Е.х. 2.
2 Там же. Оп. 2. Е.х. 2.
3 Там же. Фонд 7254. Оп. 1. Е.х. 2. Л. 42.
4 ЦГАЛИ. Фонд 1303. Оп. 1. Е.х. 7.

 

М.К. Гуренок

 

 

ИЗОБРАЗИТЕЛЬНЫЕ МАТЕРИАЛЫ, СВЯЗАННЫЕ С УСАДЬБОЙ УВАРОВЫХ ПОРЕЧЬЕ В СОБРАНИИ ГИМ

 

Исследователям хорошо известно, что важнейшее событие в культурной жизни России конца прошлого столетия - создание Российского исторического музея - тесно связано с именами представителей рода Уваровых, Граф А.С. Уваров, известный археолог, наряду с И.Е. Забелиным, Н.И. Чепелевским и др., был одним из непосредственных основателей музея. Его супруга Прасковья Сергеевна Уварова (урожд. Щербатова) тоже археолог, возглавившая после смерти мужа Московское Археологическое общество, на протяжении многих лет была членом ученого совета Исторического музея. Уваровы немало сделали для организации научной работы музея в начальный период его существования. Они приняли активное участие в комплектовании его фондов. Так, в 1880-1900 гг. Уваровы передали музею много ценных материалов, среди которых были археологические памятники, древние рукописи, произведения графики, скульптуры, прикладного искусства. В 1924 г. фонды Исторического музея пополнились художественными ценностями из собрания «Порецкого музеума», перевезенными непосредственно из Поречья. Таким образом, в Государственном Историческом музее в настоящее время хранится огромная по численности и очень ценная по своей художественной и научной значимости коллекция самых разнообразных материалов из собрания Уваровых.

Но в данном случае речь пойдет только об изобразительных материалах этой коллекции, точнее, об изобразительных материалах, гак или иначе связанных с усадьбой Поречье.

Важнейшая особенность собрания состоит в том, что в него входят самые разнообразные предметы изобразительного искусства: живопись, акварели, рисунки, гравюры, литографии, фотографии, выполненные приблизительно на протяжении столетия (начиная с 1810-х до конца 1910-х гг.). Совершенно различны и сюжеты изображений: это общие виды усадьбы и виды ее отдельных построек, авторские чертежи архитекторов, интерьеры, целая галерея портретов нескольких поколений владельцев усадьбы. Кроме того, в ГИМе хранится целый ряд семейных альбоме в, связанных и с Уваровыми, и с самой усадьбой.

Важнейшая часть собрания - архитектурная графика. Это прежде всего обширный фонд подлинных архитектурных чертежей, связанных с историей строительства усадьбы, начиная с 1830-х гг. до конца XIX в. В нем более 120-ти оригинальных чертежей. Среди них не гак много «парадных», чистовых листов - по большей части это рабочие и черновые чертежи, проекты отдельных построек, в том числе неосуществленных. В целом они позволяют проследить все этапы создания замечательного архитектурного ансамбля Поречья, а также все его наиболее значительные перестройки. Среди них нет лишь чертежей, касающихся начального этапа строительства, относящегося к последней четверти XVIII в., когда Поречьем владел еще Л.К. Разумовский. Но они, очевидно, погибли еще в 1812 г., когда усадьба была разграблена и сожжена французскими солдатами1.

Самые ранние чертежи относятся к 1830 г. Это геометральный чертеж главного дома, чертёж фасада дворцового комплекса с флигелями и галереями и план всего дворцового комплекса. Они выполнены тушью, пером, раскрашены акварелью и представляют собой прекрасные образцы архитектурной графики своего времени. На одном чертеже имеется подпись «1 мая 1830 г. Уваров». Скорее всего, это утвержденный С.С. Уваровым проект восстановления и перестройки дворца после Отечественной войны 1812 г., который и был осуществлен в 1830-40 гг. Его автором, очевидно, был известный архитектор Д.И. Жилярди. Ни одного чертежа с его подписью обнаружить не удалось, но есть другие, на наш взгляд, достаточно убедительные доводы в пользу его авторства2.

Архитектурный ансамбль Поречья 1830-50 гг. - характерный пример ансамбля в стиле классицизм. Именно это время было периодом завершения строительства и осуществления усадебного ансамбля в наиболее целостном, гармоничном, наиболее законченном виде.

Но хранящиеся в ГИМе чертежи дают возможность выявить картину всех изменений ансамбля в последующее время. Особенно обстоятельно представлена одна из наиболее радикальных перестроек усадьбы, которая относится к 1860-70 гг. Она, очевидно, была связана с окончательным переездом А.С. Уварова из Санкт-Петербурга в Москву. Предполагалось благоустроить усадьбу, а также привести ее в соответствие с новыми модными архитектурными направлениями, новыми художественными вкусами. Для осуществления этой цели были привлечены архитекторы А. Попов и М. Чичагов. Они разработали три варианта реконструкции дворца. В ГИМе хранится около ста чертежей, черновых и чистовых, с авторскими подписями обоих архитекторов. Однако в ходе строительства не был осуществлен полностью ни один из этих проектов, а использовались наиболее удачные находки каждого варианта. В результате перестройки здание дворца получило эклектический облик, но все же он был более строгим и сдержанным, чем предполагалось в упомянутых проектах. Архитектурные чертежи из собрания ГИМ касаются не только самого дворца и флигилей - среди них немало проектов различных павильонов, хозяйственных построек, архитектуры малых форм, в том числе фонтана «Тритон», «Святого колодца» и других новых сооружений, появившихся в Порецком парке.

Помимо архитектурных чертежей, в рассматриваемом собрании имеется немало изобразительных материалов другого типа, связанных с Поречьем. Среди них выделяются по своему художественному уровню две акварели художника Л. Пича. Обе они подписные, выполнены с натуры в 1855 году. Это виды порецкого «музеума» и библиотеки. Они дают возможность не только оценить высокий профессиональный уровень автора акварелей, безупречный вкус и мастерство архитектора Жилярди, по проекту которого были созданы эти чрезвычайно эффектные интерьеры, но и составить представление о внутреннем «убранстве дворца и о самом "музеуме"».

В собрании есть еще один интерьер этого времени - гостиная в Порецком дворце - любительская акварель, выполненная в том же 1855 г., подписанная В. Щербатовым, дополняющая картину внутреннего вида усадебного дома XIX в. Внешний вид дворца этого времени запечатлен на карандашном рисунке художника Н. Мартынова. Возможно, он был выполнен для обложки «Указателя Порецкого музеума для посетителей», изданного в Москве в 1853 г., так как именно этот рисунок воспроизведен на этом «Указателе». Большой известностью пользовался неповторимый по своей живописности и уникальный по своему дендрологическому составу парк Поречья. Сохранилось немало его описаний в разное время, но видовых изображений Порецкого парка до нас дошло совсем немного, особенно ранних (до сер. XIX в.). Одно из них - изображение памятника В.А. Жуковскому, установленного в Порецком парке в 1853 г. по проекту архитектора А.П. Брюллова. Это тоновая литография, выполненная по оригиналу Н. Мартынова середины XIX в. Внимательного рассмотрения заслуживают и хранящиеся в ГИМе семейные альбомы Уваровых. Они относятся к более позднему времени - концу XIX - началу XX вв. Один из них состоит из акварельных рисунков самих хозяев усадьбы. Здесь можно встретить виды Поречья, Карачарова, Кавказа, Крыма, Туркестана и др. - всего более 100 рисунков. Особенно интересны интерьеры Поречья после перестройки дворца 1870-х гг.

Отдельно следует сказать о фотоальбомах - их около 20-ти. В основном это альбомы любительских фотографий с самыми различными сюжетами. Среди них выделяется своим парадным оформлением и качеством исполнения фотографий альбом с видами Поречья, который дает исчерпывающее представление о том, как выглядела усадьба в 1910-12 гг. накануне 1-й Мировой войны.

Особое место в рассматриваемом собрании принадлежит портретам. Семейство Уваровых представлено целой портретной галереей, в которой 23 живописных портрета, 15 акварелей, карандашных рисунков и других произведений оригинальной графики, не менее 20-ти гравированных и литографированных портретов. Что же касается фотопортретов, то их не менее 350-ти - это великолепные художественные произведения, выполненные в лучших столичных фотографических заведениях: «Шерер и Набгольц», «Фишер» и др. Перечислим лишь некоторые, на наш взгляд наиболее интересные и наиболее ценные по своей художественной значимости портреты этой коллекции.

Это прежде всего портреты 1-го поколения Уваровых - владельцев Поречья - графа С.С. Уварова и его супруги Е.А. Уваровой (урожденной Разумовской). Наиболее ценными считаются два живописных портрета С.С. Уварова работы известного художника В.А. Голике оба они подписные (большего и меньшего формата), выполнены в 1833 г. Интересен более ранний живописный портрет С.С. Уваров в мундире Санкт-Петербургского учебного округа, с орденом Владимира II степени - копия неизвестного художника I пол. XIX в. с портрета О. Кипренского 1810-х гг. Е.А. Уварова представлена на портрете неизвестного художника 1810-х гг. в бальном платье с фрейлинским шифром.

Очень привлекательны своей изысканностью и камерностью два графических портрета работы итальянского художника Малинари. На них изображены Е.А. Уварова и генерал Ф.С. Уваров (брат С.С. Уварова). На каждом из них имеется подпись автора и дата - 1815 г. Графиня Е.А. Уварова в более зрелом возрасте изображена на портрете известного живописца И.К. Коневского, 1843 г. Тем же художником выполнены акварельные портреты представителей следующего поколения Уваровых - Алексея Сергеевича и Натальи Сергеевны в детстве (1833 г.).

Необычайным изяществом отличается портрет 19-ти летней Александры Сергеевны Уваровой работы известного придворного портретиста В.И. Гау, выполненный акварелью и белилами в 1833 г.

Один из самых интересных и малоизвестных портретов коллекции - большой живописный портрет А.С. Уварова в студенческие годы. Его автор, художник И.К. Коневский, исполнивший его в 1843 г., на заднем плане справа изобразил часть только что отстроенного дворца в Поречье.

Весьма привлекателен портрет П.С. Щербатовой - будущей супруги А.С. Уварова. Это акварель неизвестного художника 1860-х гг., изображающая прелестную молодую девушку. На оборотной стороне портрета имеется надпись, сделанная рукой П.С. Уваровой в более поздние годы: «Княжна Прасковья Сергеевна Щербатова впоследствии графиня Уварова», и далее: «Я гораздо лучше была».

И, наконец, еще один из интереснейших портретов коллекции - это работа художника И.С. Куликова, ученика И.Е. Репина, уроженца Муромского края. Он изобразил П.С. Уварову в пожилом возрасте в 1916 г., создав обаятельный образ этой замечательной женщины.

В целом хранящаяся в ГИМе коллекция изобразительных материалов, связанных с усадьбой Поречье, представляет собой большую историко-художественную ценность и может быть использована исследователями для дальнейшей работы посвященной и семейству Уваровых, и самой усадьбе.

Ссылки:
1 См. статью М. Гуренок «История создания архитектурного ансамбля усадьбы Поречье» // Труды ГИМ. Вып. № 58. М., 1984. С. 51.
2 Там же. С. 52-54.

 

Уваровские чтения II - часть вторая

 

 

В.Г. Пуцко ДВА ВИЗАНТИЙСКИХ СТЕАТИТОВЫХ РЕЛЬЕФА ИЗ СОБРАНИЯ А.С УВАРОВА

 

Изучению произведений средневековой пластики нередко способствует сенсационность их находки - условие, за некоторыми исключениями, почти не приложимое к «коллекционным» памятниками, особенно если они считаются изданными. Именно так обстоит дело со стеатитовыми рельефными иконами, прежде находившимися в собрании известного русского археолога графа А.С. Уварова, описанными П.С Уваровой1, После того, как в 1930-е гг. эти изделия поступили в Государственный Исторический музей в Москве, они в течение довольно продолжительного времени являлись экспонатами небольшой византийской выставки, прежде чем надолго скрылись в музейных фондах. В последний раз их можно было увидеть на выставке «Искусство Византии в собраниях СССР» в 1977 г., в каталоге которой икона с изображением Богоматери Оранты датирована XIIв., а вторая, с фигурами двух святых воинов, венчаемых Христом, отнесена к тому же времени условно2.

Упоминания об этих произведениях в специальной литературе исключительно редки. В частности, И. Калаврезу-Максейнер в составленном ею своде византийских стеатитовых икон, изображающих Богоматерь Оранту, одну отнесла к XIII в.3, а вторую - оставила без датировки, лишь отметив отличия от образцов резьбы XII в., среди которых поместила это изделие4. В.Н. Лазарева между тем датировала московскую стеатитовую икону святых воинов XIII-XIV вв.5

Что же послужило причиной столь расплывчатых определений даже в тех случаях, когда, казалось бы, само наличие широкого сравнительного материала дает возможность более уверенно найти решение выдвигаемых уваровскими стеатитовыми рельефами вопросов? Думается, прежде всего неясности при систематизации византийских стеатитов6. Затем следует учесть средний уровень художественного исполнения в сочетании с далеко не идеальной сохранностью изделий. Наконец, иконки не входят в определенную серию, и их местонахождение до приобретения А.С.Уваровым неизвестно. Уже этих причин оказалось достаточно, чтобы не возбуждать интереса к атрибуции таких внешне малопримечательных вещей. Но действительно ли оба стеатитовые рельефы столь непривлекательны и «молчаливы»? Или, напротив, они отражают течения, находившиеся несколько в стороне от основных, представленных творчеством наиболее талантливых резчиков своей эпохи? И, кроме того, следует еще выяснить, не являются ли эти иконки поддельными. Последний вопрос возникает преимущественно в связи с почти неестественно потертым рельефом изображения Богоматери.

Эта иконка Богоматери Оранты, выполненная из стеатита нежного светло-бирюзового оттенка, поступила в Исторический музей в 1933 г., а в дореволюционные годы являлась собственностью П.С. Уваровой (ГИМ, инв. № 75020). Прямоугольная в основе пластина имеет полукруглое завершение несколько меньшей ширины и обрамлена по контуру рельефным валиком. Фигура стоящей на овальном подножии (омфалии) Богоматери Оранты с молитвенно распростертыми руками, достаточно плотно вписывается в ограниченное ободком пространство, причем пальцы рук буквально касаются обрамления. Потертости и сколы рельефа вполне естественные, не нарочитые, а там, где резьба сохранилась более удовлетворительно, - видны следы опытного резца, что можно заметить лишь внимательно изучив исполнение лица и структуру мягких, тонко очерченных складок одежд, переданных графической по своему характеру линией. Именно так моделированы фигуры св. Николая на пластине, врезанной в икону из монастыря св. Екатерины на Синае(№ 14)7, архангела Гавриила на стеатите во Фьезоле (№ 30), Богоматери с младенцем на стеатите в Штутгарте (№ 31). Аналогиями для приемов выполнения резьбы лица могут служить фрагменты иконы во Флоренции (№ 33) и особенно фрагментарно сохранившаяся стеатитовая икона Распятия. Историческом музее в Стокгольме (№ 77). Последняя интересна и тем, что обнаруживает также эпиграфически сходные, но более тщательно врезанные вглубь монограммы. При всех отличиях индивидуальной художественной резьбы это произведения византийской пластики одной и той же эпохи. Стокгольмский же рельеф датируется рубежом XII-XIII вв.

Совершенно независимо от приведенных сопоставлений эта же датировка для московского стеатитового рельефа может быть вполне обоснована и при помощи иных аргументов. Со стороны иконографии это изображение не имеет параллелей среди византийских стеатитов, но зато широко известны аналогии среди мраморных рельефов XII-XIII вв.8 Сам принцип расположения фигуры на плоскости более всего характерен именно для указанного времени, и здесь ориентиром остается прежде всего панагиар в монастыре св. Пантелеймона на Афоне, выполненный между 1195-1203 гг. (№ 132). Но, в отличие от последнего, стеатитовая икона из собрания А.С. Уварова стилистически более определенно связана с традициями резьбы XII в. Судя по ее размерам (10,8x7,0 см), совпадающим с синайским стеатитом с изображением св. Николая (10,8x6,9 см), она, по-видимому, первоначально тоже была врезана в деревянную основу и дополнена живописным обрамлением (№ 14). Вполне возможно, что аналогичным образом был раскрашен и сам рельеф. Отсутствие оправы и механические повреждения говорят о том, что он скорее всего представляет случайную находку. В авторстве греческого мастера нет причин сомневаться.

К сожалению, нет данных для определенного ответа на иной вопрос: антикварный ли это предмет или русская находка? Вряд ли бы он даже возник, если бы не были нам известны миниатюрные стеатитовые иконки, выполненные в Киеве византийским резчиком вскоре после 1204 г. и отличающиеся удивительным художественным совершенством («Уверение Фомы» в Варшаве, «Иоанн Богослов» в Киеве). В данном случае историческая связь рельефа с Русью не может быть доказана, но его выполнение около 1200 г. является несомненным.

Другая стеатитовая иконка, с изображением венчаемых Христом святых воинов, имеет значительно больше данных для ее датировки, вряд ли оправдывающих колебания между XII и XIII-XIVвв. Как и предыдущая, она была последовательно собственностью А.С. Уварова и П.С. Уваровой, а в 1935 г. послупила в Исторический музей (ГИМ, инв. № 77091/70.). На прямоугольной пластинке небольшого размера (9,9x8,3 см) представлены стоящие фронтально в рост св. Георгий и св. Феодор, в воинских доспехах, с копьями и щитами,а вверху между фигурами мучеников помещено погрудное изображение держащего венцы Христа. В византийских рельефах известны как изображения фронтально стоящих трех-четырех святых воинов, венчаемых Христом (№№ 21, 27, 23), так и композиция увенчания мученическими венцами двух святых воинов, обращенных в молении ко Христу и имеющих перед собой поставленные копья и щиты миндалевидной формы (№№ 6, 7, 25, 26, 100). Стеатиты первой «серии» обычно датируются в широких хронологических рамках XII в., к которому принято относить изготовление и произведений второй группы9. Уваровский стеатит, однако, остается вне этих «серий», соприкасаясь с ними разве отдельными элементами иконографии, в том числе общими для византийского изобразительного искусства в целом. Было бы явным преувеличением делать далеко идущие выводы из различного положения рук св. Георгия и св. Феодора, опирающихся на копья или из различия форм щитов (круглый с выпуклой серединой и миндалевидный).

Эти детали, как и сама композиция, явно обязаны воспроизведенному средствами резьбы по стеатиту иконописному образцу. Свободное расположение хрупких фигур святых воинов, равно как и отсутствие столь характерных для резьбы рубежа XII-XIII вв. тяжеловесных пропорций и экспрессии, безусловно, исключают принадлежность стеатитового рельефа к указанному времени. Дробность, чрезмерная сухая детализация недвусмысленно говорят о том, что мастер, не выработавший своей индивидуальной пластической манеры, стремился резцом передать все, что живописец или миниатюрист воспроизводят при помощи легкой графической линии. Штриховка, надо признаться, нанесена тщательно, без малейшей небрежности, как это свойственно аккуратному ремесленнику, наделенному беспредельным терпением, но лишенному творческого вдохновения. В качестве лучшей иллюстрации сказанного можно использовать трактовку в виде колечек прядей курчавых волос, совершенно необычную для византийской каменной пластики малых форм и заставляющую невольно вспомнить пробуравленные локоны позднеримских мраморных портретов.

Эта реминисценция не покажется столь уж неожиданной, если учесть, что мы имеем дело с резьбой раннепалеологовского периода. Все серьезные новаторы в искусстве начинали свои творческие поиски с усвоения достижений предшественников, а за ними послушно шли и ремесленники. Стоит учесть хотя бы опыт миниатюристов Апостола гр. 1208 в Библиотеке Ватикана10 или Псалтири № 38 в монастыре св. Екатерины на Синае11, мозаическое Распятие конца XIII в. из собрания Государственных музеев в Берлине12, чтобы понять, что резчик московского стеатита в своих стремлениях удержать связь с традицией не был одиноким. Однако ему явно не хватало таланта, позволяющего добиться успеха, составляющего одновременно и достижение эпохи. Вряд ли на это он и претендовал, выполняя резьбу, которая вместе с эпиграфическими особенностями сопроводительной надписи, врезанной над головой св. Георгия, может быть признана в целом типичной для последней трети XIII в. Соотнесение ее с резьбой большой по размерам (30,6x23,0 см) пластины с изображением Христа во славе и двенадцати праздников в соборной ризнице в Толедо (№ 52) говорит о некотором единстве стиля при всех различиях художественного исполнения и индивидуальной манеры. Здесь, наверное, и следует ограничиться изложенными соображениями, не обсуждая подробно вопрос о персонификации святого воина, представленного рядом со св. Георгием. Это может быть и Феодор Тирон, и схожий с ним по облику Феодор Стратилат, которого, впрочем, чаще изображали вместе со св. Георгием-воином. Остается еще сказать о том, что уваровская стеатитовая иконка с изображением святых воинов, венчаемых Христом, с неоспоримыми чертами ее принадлежности к резьбе позднего XIII в., кажется слишком ремесленной и архаичной при сопоставлении с блестящими образцами раннепалеологовской пластики. Имеем ввиду стеатитовые иконы св.Димитрия в Париже (№ 127), конного св. Димитрия в Оружейной палате в Москве (№ 124) и там же находящуюся икону Иоанна Предтечи (№ 174)13. Но отсюда вовсе не следует, что изделия такого характера совершенно лишены своего значения как произведения художественного творчества византийских мастеров. Между тем они входят в ту же общую сокровищницу, что и шедевры, малочисленность которых никогда бы не позволила получить широкое представление о пластическом искусстве Византии, особенно ее последнего периода.

Итак, две стеатитовые иконы из собрания А.С. Уварова, одна из которых выполнена около 1200 г., а другая в последней трети XIII в., вопреки казавшейся их оригинальной манере резьбы, ни по каким причинам не могут быть исключены из корпуса памятников византийской каменной пластики малых форм. Хотя вторая из них занимает в нем особое место. К сказанному остается добавить, что в каталоге собрания древностей графа А.С. Уварова, изданном в 1908 г., приведены достаточно близкие определения. В отношении рельефа с фигурой Богоматери Оранты сказано: «весьма вероятно, что икона эта принадлежит резцу византийского художника XII или XIII века», а относительно второго - «икона, без сомнения, византийского дела; сухость фигуры указывает на XIV век».

Ссылки:
1 Каталог собрания древностей графа А.С. Уварова. Отд. VIII-IX, М., 1908. С. 21-24. Рис: 11, 12 (№№ 43, 53).
2 Искусство Византии в собраниях СССР. Каталог выставки. Вып. 2. М., 1977. С. 116, 118 (№№ 621, 623).
3 Kalavrezou-Maxeiner I. Byzantine Icons in Steatite. Wien. 1985 (Byzantina Vindobonensia, Bd. XV/ 1-2), р. 188, 118, рl. 54, 16 (№№ 109, 28).
4 Там же.
5 Лазарев В.Н. 'Новый памятник станковой живописи XII века и образ Георгия-воина в византийском и древнерусском искусстве // Византийский временник. Т. VI. 1953. С. 187. Рис. 3; Лазарев В.Н. Русская средневековая живописи // Статьи и исследования. М., 1970. С. 56. Рис. на с. 59.
6 Подробнее см. в нашей рецензии на книгу И. Калаврезу-Максейнер: Byzantinoslavica, t. XLVII, 1987, с. 81-84.
7 Здесь и далее цифра в скобках соответствует порядковому номеру по каталогу византийских стеатитовых икон И. Калаврезу-Максейнер.
8 Кондаков Н.П. Иконография Богоматери. Т. II. Пг., 1915. Рис. 19-23, 25.
9 См.: Банк А.В. Геммы-стеатиты-молидовулы (о роли сфрагистики для изучения византийского прикладного искусства) // Палестинский сборник. Вып. 23/86. 1971. С. 46-52.
10 Подробнее см.: Buchthal H., Belting H. Patronage in thirteenth-century Constantinople // An atelier of late Byzantine book illumination and calligraphy. Washington, 1978 (Dumbarton Oaks Studies, Vol. XVI).
11 Weitzmann K. Eine Pariser-Psalter-Kopie des 13. Jahrhunderts aust dem Sinai // Jahrbuch der ostereichischen byzantinischen Gesellschaft, Bd. 6, 1957, S. 125-143.
12 Лазарев В.Н. История византийской живописи. М., 1986. Табл. 432.
13 Пуцко В.Г. Раннепалеологовский стеатит с изображением Иоанна Предтечи // Byzantinoslavica, t. L, 1989, с. 203-214. Список сокращений АИ — Акты исторические АС — Археологический съезд (Труды) ВГВ — «Владимирские губернские ведомости» ВЕВ — «Владимирские епархиальные ведомости» ВИД — Вспомогательные исторические дисциплины ВСМЗ — Владимиро-Суздальский музей-заповедник ВУАК— Владимирская ученая архивная комиссия ГАВО — Государственный архив Владимирской области ГАНО — Государственный архив Нижегородской области ГБЛ (ныне РГБ) — Государственная библиотека им. В.И.Ленина ГИМ — Государственный исторический музей ГПБ (ныне РНБ) — Государственная публичная библиотека ГТГ — Государственная Третьяковская галерея ДИХМ — Дмитровский историко-художественный музей ЖМП — «Журнал Московской патриархии» ЗООИД — Записки Одесского общества истории и древностей ИА РАН — Институт археологии РАН. Москва ИАК — Известия Государственной российской археологической комиссии ИГАИМК — Известия Государственной академии истории материальной культуры ИКУАК — Известия Калужской ученой архивной комиссии КСИА — Краткие сообщения о докладах и полевых исследованиях Института археологии РАН ЛОИА — Ленинградское отделение Института археологии АН СССР ЛОИИ (ныне СПФИРИ РАН) — Ленинградское отделение Института истории АН СССР МАО — Московское археологическое общество МГУ — Московский государственный университет МИА — Материалы и исследования по археологии СССР МИХММ — Муромский историко-художественный и мемориальный музей ОЗО ГИМ — Изобразительный отдел ГИМ ОПИ ГИМ — Отдел письменных источников ГИМ ПЛДР — Памятники литературы Древней Руси ПСРЛ — Полное собрание русских летописей РА (бывшая СА) — «Российская археология» РАН — Российская академия наук РАО — Русское археологическое общество РГАДА (бывший ЦГАДА) — Российский государственный архив древних актов РГБ (бывшая ГБЛ) — Российская государственная библиотека РГИА (бывший ЦГИА) — Российский государственный исторический архив РНБ (бывшая ГПБ) — Российская национальная библиотека СА (ныне РА) — «Советская археология» СМ — Суздальский музей СПФИРИ РАН (бывшее ЛОИИ) — Санкт-Петербургский филиал Института Российской истории РАН ТОДРЛ — Труды Отдела древнерусской литературы Института русской литературы РАН (Пушкинский Дом) УОНО — Уездный отдел народного образования ЦГАДА (ныне РГАДА) — Центральный государственный архив древних актов ЦГАЛИ — Центральный государственный архив литературы и искусства ЦГАОР — Центральный государственный архив Октябрьской революции ЦГИА (ныне РГИА) — Центральный государственный исторический архив ЦГИАМ — Центральный государственный исторический архив г. Москвы ЯГУАК — Ярославская губернская ученая архивная комиссия