Времена, в которые довелось править первым Можайским князьям, были страшные: кровью исходила вся русская земля в XIII веке под игом диких и свирепых монголов. Пепелища лежали на месте цветущих городов, большая часть населения была перебита или угнана в рабство. «Бог навел на нас народ немилосердный, народ лютый, народ, не щадящий красоты юных, немощи стариков, молодости детей… Крепость воевод и князей наших исчезла, храбрецы наши, исполнившись страха, бежали. Множество братьев и детей наших в плен были уведены, села наши поросли лесами. И величие наше смирилось, красота наша погибла, богатство наше досталось врагам, земля наша стала достоянием иноплеменников…» Так с болью писал о своем времени Серапион, епископ Владимирский. Национальное самосознание народа в те времена помрачилось, и многие русские люди, утратив мужество, безропотно признали себя слугами татарских владык, творя по их воле и зло, и измены многие. В те времена в людях самым противоестественным образом стали сочетаться доблесть и трусость, верность долгу и предательство, бескорыстие и циничный расчет, деятельный дух и покорность воле диких пришельцев. Такими же противоречивыми остались в исторической памяти и первые можайские князья, заслужив и славу при жизни, но и порицание современников. Первый из известных нам удельных можайских князей, Федор Ростиславович, по прозванию Чермный или Черный, предстает со страниц летописей человеком необыкновенной судьбы, сыном своего сурового и кровавого века. Его отец, Ростислав Мстиславович, князь Смоленский и Киевский, потомок Мономаха, умер в 1240 году. Княжество его было разделено между тремя сыновьями – Глебом, Михаилом и Федором. Как указывает летопись, малолетний Федор был обижен братьями – ему достался в удел один лишь Можайск. Можно предположить, что город был мал и беден, а земли слабо заселены, и княжество из-за малолюдства не было процветающим. Возможно и другое предположение: можайская земля запустела при татарском нашествии и обезлюдела, поэтому и не считалась завидным наследством. В течение десяти лет после приобретения удела летописи молчат о князе Федоре. Мы даже не можем с уверенностью сказать, жил ли он в Можайске, кто опекал и оберегал его в малолетстве, в каких походах участвовала его дружина. В 1248 году на берегах Протвы близ Можайска произошло сражение московской рати с литовцами. В битве пал московский князь Михаил Храбрый, брат Александра Невского, и был здесь же похоронен. Несомненно, что дружина малолетнего Федора, защищая свои земли, должна была принять участие в этом сражении. Но летописи таких сведений нам не оставили. Спустя лет десять после этого сражения Федор покидает Можайск. Тому причиной стала его женитьба на княжне Марии, дочери ярославского князя Василия. Василий Всеволодович скончался в 1249 году, и его вдова Ксения стала владеть княжеством – случай очень редкий на Руси! По некоторым источникам, у Василия Всеволодовича был младший брат Константин, который унаследовал княжество и пал в битве с татарами 3-го июля 1257 года. Возможно, что княгиня Ксения именно после гибели Константина стала владеть княжеством. Тогда же она стала подыскивать мужа для своей дочери, чтобы сделать его князем ярославским за неимением других родственников по мужской линии, и остановила свой выбор на Федоре Можайском. Именно эта дата, 1257 год, и кажется наиболее вероятной для женитьбы Федора, поскольку в это время ему было около 17-20 лет (родился он, предположительно в 1237-1240 г.г.). Все русские князья того времени женились примерно в таком же возрасте. Спустя несколько лет после появления Федора в Ярославле на Руси вспыхнуло восстание против татарского ига. «Не могли дольше терпеть насилия поганых» -так записал летописец. Ненавистных угнетателей избивали беспощадно и изгнали из Ростова, Суздаля, Ярославля. В Ярославле был убит вероотступник Зосима, принявший в угоду иноплеменников ислам и зло глумившийся над христианами. Летописные своды не донесли до нас сведений о том, что жители Можайска и Москвы принимали участие в народном восстании против ордынцев. Видимо, эти города были настолько малолюдны в то время, что их участие (или неучастие) в атимонгольском движение вряд ли могло сильно изменить ситуацию. Поэтому летописец и не упомянул их. Спеша предотвратить расправу татар над взбунтовавшимися княжествами, Александр Невский в этот же год отправился в Орду с дарами хану Берке. Ярославские князья были родственны Невскому, поэтому можно предположить, что и Федор выехал вместе с ним, чтобы спасти от расправы и свое княжество. Князь Александр смог умилостивить хана и спас северо-восточные княжества от очередного татарского разорения. Этому способствовало и то, что ордынцы в этот год вели войны со своими южными соседями и не могли отвлекать свои силы на Русь. Но не в обычае татар было оставлять безнаказанным неповиновение своих данников: не сумев наказать народ, татары, для назидания другим непокорным, жестоко наказали князя Александра – он был отравлен в Орде и отпущен домой уже безнадежно больным. В дороге он и умер в 1263 году. Федор же в Орде неожиданно возвысился. Своей мужественной красотой и воинскими доблестями он пленил сердце одной из ханских жен, - так повествует об этом летописец – которая и стала ему покровительствовать. Вскоре он был приближен к хану Менгу-Тимуру (правил с 1266 года), попал к нему в большую милость и даже получил в жены его дочь. Карамзин предполагает, что этим ханом был не Менгу-Тимур, а Ногай, другой ордынский хан, отделившийся от волжских татар и кочевавший у берегов Черного моря. Предположение Карамзина основано на том, что одна из жен Ногая происходила из греческого императорского дома и была побочной дочерью Михаила Палеолога. Как считал историк, именно она могла проникнуться симпатией к христианину Федору и отдать за него свою дочь. Но все это не более, как романтические домыслы. Федора мы видим долгое время пребывающим только в Волжской Орде у хана Менгу-Тимура и у его приемников. Волжская Орда враждовала с ногайской, поэтому сомнительно, что зять Ногая мог мирно ужиться с врагами своего тестя. К тому же, в летописях нет ни одного упоминания о том, что Федор посещал хана Ногая. Житие князя Федора повествует, что он женился на монголке лишь после смерти своей жены Марии. В этом можно было бы и не сомневаться, но то же житие рассказывает о том, что хан Менгу-Тимур послал к патриарху Константинопольскому послов за разрешением для своей дочери выйти замуж за христианина. Патриарх, якобы, повелел ей креститься, что и было исполнено. Этот наивный рассказ составителя жития вызывает большое недоверие. Сомнительно, чтобы монголы до такой степени уважали и чтили религиозные обычаи покоренных ими народов. Скорее всего, от Федора могли потребовать изменения веры, так как через этот брак он из раба (а монголы считали рабами все покоренные ими народы) поднимался до уровня ханского родственника. Невозможно поверить в то, что хан Менгу прилагал огромные усилия и даже поступался своим достоинством лишь для того, чтобы породниться со своим данником, захудалым русским князем. Именно это противоречие и натолкнуло Карамзина на мысль, что мать невесты была дочерью византийского императора. Такое предположение довольно правдоподобно объясняло некоторые темные вопросы этого брака. В частности, находило объяснение странное посольство к патриарху и смена веры невестой – этого добивался не татарский хан, а его жена-христианка. Но, поскольку мать невесты не была христианкой, то вся эта история второй женитьбы князя Федора, путано изложенная в его житие, не вызывает особого доверия. Можно выдвинуть следующее предположение: первая жена Федора была еще жива , когда он решил жениться на дочери хана Менгу. Воспользовавшись тем, что к императору в Византию было направлено монгольское посольство, Федор через доверенное духовное лицо обратился к патриарху с просьбой о разводе с первой женой, оставшейся в Ярославле. Видимо, религиозная совесть тревожила его, и он предпринял все возможное для своего оправдания в глазах церкви. Это предположение довольно логично объясняет тот странный прием, который был оказан Федору в Ярославле, по возвращению его из Орды: «Теща же его и боляре не прияша его и нелепые словеса глаголаша из града женским умышлением…». Так автор жития кратко и довольно туманно описал изгнание Федора из Ярославля. Он не назвал ни одной причины, в силу которой князь не был пущен в свой город, найдя объяснение этому поступку в «нелепом женском умышление», т.е. в женской глупой прихоти. Но причины этого изгнания, конечно же, значительно серьезней. Именно развод Федора с первой женой мог возмутить не только княгиню Ксению, но и всех горожан до такой степени, что они отказались подчиняться ему. Не принятый в Ярославле, Федор вновь возвращается в Орду. Живет он там три года, и житие рассказывает, что он был щедро награжден тестем: хан дал ему «тридесять и шесть» городов, половину своей столицы Сарая, построил ему великолепные каменные палаты… Но, скорее всего, это очередное преувеличение. После смерти своего старшего сына от первого брака, Михаила, объявленного в Ярославле князем, Федор спешит на Русь. С помощью татарского войска он занимает город и вновь становится князем ярославским. Если он и в самом деле был возвеличен в Орде, то нужно ли было ему менять «тридесять и шесть» городов на маленький Ярославль? Спустя несколько лет (год нам не известен, но событие это произошло до 1277 года) князь Федор отдает свою дочь (видимо от первого брака) за князя Галичьского и Дмитровского Давида Константиновича, племянника Александра Невского, и прочно связывает свою судьбу с этим княжеским домом. В 1277 году Федор и ростовские князья Борис и Глеб повели свои дружины в Орду и участвовали в военном походе на Кавказ против ясов или аланов и взяли город Дедяков (в южном Дагестане, недалеко от Дербента). Вернувшись после этого похода в Ярославль, Федор породнился с ростовским князем Глебом Васильевичем, отдав за его сына Михаила свою дочь. Учитывая, что невесте не могло быть меньше 14-15 лет, мы найдем, что она родилась в 1262-1263 г.г., т.е. в то время, когда Федор находился в ханской ставке с Александром Невским. Следовательно, ее матерью вполне могла быть вторая жена Федора, монголка. Став зависимыми от татар, русские князья часто участвовали в их военных походах. Ближайшие соседи Федора и его новые родственники, ростовские князья Борис и Глеб, начали совершать поездки в Орду с 1249 года и неоднократно участвовали во многих походах ордынцев. Не исключено, что именно они привлекли молодого ярославского князя к службе у ханов. Карамзин так отозвался о князе Глебе: «Сей меньший Васильков сын от юности своей пользовался отменной милостью ханов, и служил им на войнах усердно, чтобы тем лучше служить отечеству: ибо угнетаемые монголами россияне всегда находили заступника и спасителя в великодушном Глебе». Весьма примечательно, что Глеб Ростовский так же был женат на монголке! Летопись относит его женитьбу к 1257 году. Поэтому его сын Михаил, зять Федора, был монголом по матери. Похоже, что и брат Глеба, Борис, был в родстве с монголами. Сделать такое предположение позволяет то обстоятельство, что жена Бориса неоднократно сопровождала мужа в его поездках в Орду. Подобные посещения не были приняты среди русских княгинь. Когда Борис умер в Орде, то его жена вывезла его тело в Ростов. Это снова свидетельствует о том, что она была монголкой. С Борисом и Глебом связан родственными узами один из ростовских святых – ордынский царевич Петр. Житие его повествует нам, что он приходился племянником хану Берке и, пленившись проповедью епископа Ростовского Кирилла, принял христианство и выехал на Русь. Здесь он женился, но по кончине супруги своей постригся в монахи и кончил праведную жизнь свою в глубокой старости. Петр является современником описываемых событий, и его выезд из Орды уместней объяснить не любовью к христианству, а тем, что он приходился ближним родственником монгольской жены князя Глеба или Бориса. Поэтому он и был поселен в Ростове и здесь же женился. Житие его смерть относит к 1253 году, но это явная ошибка. Во-первых, потому что покорение Руси моголами произошло всего за 15 лет до предполагаемой смерти Петра. Если даже и прибыл он в Ростов, предположим, в 1240 г., то вряд ли в 1253 году он мог быть глубоким стариком. Во-вторых, епископ Игнатий, у которого царевич Петр жил по прибытию своему в Ростов, поставлен был лишь в 1262 г. и умер в 1288 г. Учитывая это, прибытие Петра на Русь уместней отодвинуть на более позднее время – на время княжение Глеба и Бориса. Таким образом, три князя, Глеб, Борис и Федор, тесно связывают свои судьбы с монголами. Продолжая это, говоря современным языком, евразийское единение, они даже роднятся между собой. В русской княжеской среде возникает как бы некий связующий элемент между двумя этносами, двумя культурами, двумя религиями. Именно подобное – весьма редкое! – «братание» между монголами и русскими, между поработителями и угнетенными, отмеченное в отечественной истории, воодушевило некоторых философов XX века на создание теории евразийства. В евразийстве виделась им привлекательная возможность создания такой культуры, которая несла бы в себе все самое положительное от культур Запада и Востока. Но при этом они упустили из виду, что за несколько тысячелетий человеческой истории не было создано ни одного подобного жизнеспособного этнического и культурного образования. Полная крови и драматизма борьба Руси с Ордой является самым веским аргументом в отрицании евразийства. В 1278 году Федор вновь появляется в Орде. В этом году татары ходили воевать Болгарию, усмиряя там народное восстание. Возможно, что и Федор со своей дружиной принял участие в этом походе и обагрил свой меч в славянской крови. В это время в Смоленске происходят важные для Федора события. Вначале умирает его старший брат Глеб, князь Смоленский (1277), а через два года умирает и средний брат –Михаил. Теперь Федор имеет все основания заявить свои права на удел своего отца. И он садится на смоленский стол весной 1280 года. Занятие города не обошлось, видимо, без кровопролития. Определенные намеки на это есть в переписке Ивана Грозного с Курбским. Курбский в первом послание к царю особо подчеркивает, что он является потомком святого Федора Черного. Грозный, отвечая ему, с изрядной желчностью замечает на это: «И князь Федор Ростиславичь, прародитель ваш, в Смоленце на пасху колики крови пролиял есть! И во святых причитаются!» Надо полагать, что Грозный имел на руках летописи, в которых описывалось избиение смолян, устроенное Федором в величайший христианский праздник – пасху. До нас эти летописи не дошли, но в них, видимо, описывались и другие неблаговидные или даже преступные деяния Федора, которые и дали царю Ивану повод с едким сарказмом отзываться о святости ярославского князя. В следующем 1281 году мы снова видим Федора в Ярославле. Был изгнан из Смоленска? Но согласно родословным книгам князь Федор был изгнан из Смоленска своим племянником Александром Глебовичем лишь в 1294 году. Поэтому можно предположить, что появление Федора в 1281 году в Ярославле имеет другие причины и не связано с изгнанием. В это время между сыновьями Александра Невского, Андреем и Дмитрием, началась междоусобица, и князь Ярославский стал на сторону Андрея. В этом же году князь Андрей, призвав татар, опустошил с ними владения брта и его союзников, разорив Русь от Владимира до Торжка. Должно быть, не малую помощь в призвании ордынцев и в разорении Руси оказал и князь Федор. Через год Андрей вновь призвал татар, и они выжгли Суздальское княжество. Дмитрий бежал к хану Ногаю, и тот возвратил ему и власть, и земли даже не прибегая к силе, одним своим распоряжением. Ногай был уже так силен, что даже волжские ханы его боялись и не решались оспаривать его решения. Несколько лет Андрей выжидал, всячески показывая свое согласие с братом. Но когда в волжской Орде пришел к власти новый сильный хан Тохта, поехал туда с жалобой на брата, взяв с собой князей ростовских и Федора Черного. Хан был рад распре русских князей – это давало повод к грабежам и разорениям их земель и помогало удерживать их в покорности. На Русь вновь двинулись татарские полчища, которые вел брат хана, Дюдень. Ордынцы, среди которых находились ростовские и ярославские дружины, взяли штурмом и разграбили Владимир и двинулись в сторону Новгорода и Пскова, разорив по пути еще четырнадцать городов, в том числе и Можайск. Случилось это нашествие в 1292-1293 г.г. и носит в наших летописях название «Дюденева рать», и по своим масштабам не уступает Батыеву разорению. Дмитрий был побежден, и его земли разделили победители: Андрей взял себе Владимир и Новгород, Федору достался Переяславль. Должно быть, Можайск в то время принадлежал уже князьям смоленским, поэтому и был разорен татарами. Через два года Андрей и Дмитрий примирились, и Федор вынужден был уступить Переяславль братьям. Выезжая из города, он велел сжечь его. В 1297 году мы встречаем Федора во Владимире, где он присутствует на суде между сыновьями Невского, Даниилом Московским и великим князем Андреем. Тяжбу братьев разбирали ханские послы. Федор был на стороне Андрея. Разгоряченные спором князья уже схватились за мечи, и их с трудом удержали от кровопролития присутствовавшие на суде епископы. В 1298 году Федор с большим войском - надо полагать, татарским – желая отвоевать наследственный удел, ходил под Смоленск, долго там стоял и крепко бился, но так и не смог победить своего племянника Александра Глебовича. Возвратился в Ярославль без успеха. В следующем, 1299 году, 19 сентября, князь Федор Ростиславич Черный скончался. При жизни он заслужил и память, и славу, но, в то же время, и хулу, и порицание современников. Скорее всего, прозвище Черный заслужил он не за внешний вид, а за темные свои дела. За то, что многократно призывал поганых на русскую землю, за то, что разорял вместе с ними русские города и лил без меры русскую кровь. За то, что принял участие в самом страшном и опустошительном татарском походе – Дюденевой рати. Трудно было современникам князя Федора забыть его участие в столь кровавом деле. Такой же мрачной славы удостоился и второй сват Федора, князь Глеб Васильевич Ростовский. Умер он в 1279 году, был с честью похоронен, но спустя девять недель епископ Ростовский Игнатий повелел извлечь его прах из Соборной церкви и похоронить за городом в монастыре. Хотя и хвалил дела этого князя в своей «Истории» Карамзин, но видимо, ростовчане были на этот счет другого мнения, поэтому и не пожелали, чтобы его прах находился в городе. Со временем черная слава князя Федора была забыта, и через двести лет после своей кончины он заслужил иную, почти необъяснимую славу небесную. В 1463 году были обретены нетленные мощи самого Федора и двух его сыновей, Давида и Константина. Мощи эти прославились многими чудесами, после чего их объявили святыми и перенесли в каменную раку одного из соборов Ярославля. Но святости удостоился не только князь Федор. Отец его свата, князь Василий (Василько Константинович), так же был объявлен святым. Но святость его заслуженна – Василько пал в битве с ордами Батыя. Святым стал и первый тесть Федора, князь ярославский Василий. Святыми стали и брат Василия Константин, и их отец Всеволод Константинович, так же погибший в битве во время Батыева нашествия. Второй известный нам можайский князь, Святослав Глебович, приходился племянником Федору Черному. О нем летописных сведений сохранилось значительно меньше, чем о его предшественнике. Известно, что Юрий Данилович, князь Московский и внук Александра Невского, подступил весною 1303 года к Можайску, город взял, а князя Святослава привел пленником в Москву. Нам не известно, как провел Святослав следующие несколько лет, но в 1309 году он появляется с дружиной под стенами Брянска, прогоняет своего племянника Василия и становится князем брянским. Василий ушел в Орду жаловаться на дядю и на следующий год вернулся с татарским войском. Находившийся в это время в Брянске митрополит Петр стал уговаривать Святослава поделиться волостью с племянником, или, оставивши все, бежать из города, не вступая в сражение. Но Святослав надеялся на свою силу и мужество: он был очень крепок телом, исполнен воинственного духа и верил в преданность ему брянцев. Презирая опасность, он не хотел защищаться в стенах города, и вышел со своей ратью навстречу татарам. Но в самый разгар битвы брянцы не выдержали, бросили стяги и побежали. Летописец за трусость, а возможно и за намеренное предательство, назвал их «крамольниками». Святослав мужества не потерял и с поля боя не отступил, бился до последнего и пал в бою вместе со своей дружиной, оказав похвальное, но бесполезное мужество. «Много бияся, последни убиен бысть»- с похвалой отметил летописец. Брянск был разорен и сожжен победителями. Произошло это 2-го апреля 1310 года. Такими противоречивыми, обладавшими и доблестью воинской, и духом деятельным, но и обремененные грехами многими, удостоенные и хулу, и святости, вошли в историю нашего отечества первые можайские князья.