760 лет  лет (в1252 году) русские княжества были разорены ордами Неврюя, темника золотордынских ханов. Разорение это было кровавым и опустошительным. Русская земля, как и во времена Батыя была вновь выжжена, население вырезано или угнано в плен на невольничьи рынки Азии. Самое трагичное заключалось в том, что это нашествие произошло по инициативе Александра Невского, который призвал монголов для решения династических споров со своим братом Андреем. В связи с этим стоит еще раз обратиться к историческим реалиям и деятелям того времени и  дать им новую оценку.

 

 

 

Младшему  брату Александра Невского, Андрею Ярославичу, в отечественных летописях уделено всего лишь несколько строк, что подчеркивает незначительность его деяний и свидетельствует о той  весьма скромной роли, которую он играл в политических делах своего времени. В нашей истории он оказался полностью заслонен своим старшим братом, который  был провозглашен  и национальным героем, и святым, и мыслителем государственного уровня, сумевшим в тяжелейшей обстановке своего времени найти единственно правильный политический путь.
  Пусть это и так, но все же    имя князя Андрея достойно и памяти, и похвалы, поскольку с ним связана, хотя и неудачная, и трагическая,  но все же необыкновенно смелая  попытка освобождения от ордынской зависимости.

 

 

 

 

 Вооруженное выступление князя Андрея против завоевателей  еще не нашло в отечественной истории своей должной оценки, что вызывает определенные вопросы. За двести сорок лет владычества татар русская история знает не так уж и много подобных выступлений, и одно это должно было привлечь внимание к князю Андрею. Но историки незаслуженно умолчали о нем, объявив его не слишком  умным деятелем, заносчивым правителем и просто никчемным человеком. Отсюда следовало, что  и его борьба с монголами едва ли могла  заслуживать какого-либо одобрения. Тем более, что он потерпел поражение и, тем самым, обрек свое княжество на жестокое  разорение. Но поражение не является причиной осуждения смелого порыва князя Андрея. Дмитрий Донской, спустя сто тридцать лет хотя и добился первоначально успеха на Куликовом поле, но при этом полегло так много русских ратных людей, что, практически, Московское княжество некому было защищать. И татары без труда разорили его и вновь подчинили себе на следующие сто лет. Но разве князь Дмитрий осуждается за это, откровенно говоря, несвоевременное выступление?  Нет, поскольку  его выступление было продиктовано святым желанием  дать независимость своей родине. Во имя этого прощаются ему историками и некоторые военные неудачи, предшествующие Куликову полю, такие, как   сражение  с татарами на Пьяне (1377 год), во время которого без славы и без пользы полегло огромное число русских ратников.
    Теми же чувствами защиты своей родины руководствовался и князь Андрей. Поэтому не вполне справедливо,  и с исторической, и с патриотической  точки зрения, осуждать его за этот безрассудный, но достойный уважения порыв.

 

Предыстория этого разорения следующая. Во время путешествия в Карокорум, князь Анджрей получил ярлык на великое княжение во Владимире. В 1251 году при поддержке войск Батыя новым великим ханом стал Мунке. В следующем 1252 году  Александр отправился на Дон к Сартаку,, сыну Батыя, управлявшему тогда Волжской ордой, с жалобой на Андрея, что тот не по старшинству получил великокняжеский стол и не сполна платил хану выход. Возможно, что именно в это время Александр побратался с Сатраком и получил ярлык на великое княжение, а против Андрея было послано ордынское войско под начальством некоего Неврюя.

  По достаточно распространенной гипотезе под именем "Неврюй" скрывается сам Александр Невский. Основой для данной оценки служит тот факт, что река "Нева" на монгольском языке могла звучать как "Невра".  Кроме того, имя этого монголо-татарского полководца, рангом явно выше темника, не упоминается в связи с какими-либо другими событиями, ни до, ни после вышеупомянутого нашествия.

Узнав о продвижении противника Андрей воскликнул: «Доколе нам между собой ссориться и наводить татар; лучше бежать в чужую землю, чем дружиться с татарами и служить им!». Он встретил  татар под Переяславлем, был разбит, сначала искал спасения в Новгороде, откуда затем удалился в Швцию. Некоторые историки считают рассказ о жалобе Александра Ярославовича на Андрея Ярославовича вымыслом, а лишение Андрея Ярославовича княжения связывают с его отказом ехать в Орду^.  Однако эта версия выглядит не столь убедительно, если учесть, что в Орду по приглашению обычно ездили не в одиночку, если только не с индивидуальным прошением. Данные о вызове Андрея Ярославича в Сарай в 1252 году в источниках отсутствуют, к тому же обычно выезжали несколько князей для разбора их споров и официального перераспределения ярлыков.

  В нашей  истории укоренился миф о том, что для Руси в то время опасность с запада была значительно сильней, поскольку грозила истребить сам дух русского народа. Но с этим можно и не согласиться, поскольку  эта опасность  обозначилась лишь несколькими вооруженными нападениями на русские пределы, причем отряды нападавших были малочисленны.  Как полагают историки, шведов, которые прибыли в устье Невы в 1240 году было не более пяти тысяч. Немцев и их союзников в битве на льду Чудского озера было около десяти тысяч, если не меньше (некоторые современные исследователи считают, что около полутора тысяч). Такие силы едва ли представляли серьезную угрозу для русских северных княжеств, не говоря о всей Руси. Во всяком случае, для их отражения хватило сил одного Новгородского княжества. Были захвачены некоторые порубежные города, в том числе и Псков, но вскоре их успешно вернули. Разве можно усмотреть в этом, относительно, слабом давлении с запада,   опасность полного порабощения не только всех русских земель, но и самого духа русского народа? Это были заурядные пограничные конфликты, которыми так богата история средневековья, и  которых  не избежало ни одно государство Европы.   Такие же набеги на своих западных соседей делали и русские князья. Но, тем не менее, отечественные историки эти незначительные порубежные  столкновения представили на страницах своих трудов как мощнейшую военную экспансию Запада на Русь. И эти представления прочно укоренились в сознании русского человека.
    О незначительности  военных столкновений  на западных границах Руси  говорит и то, что западноевропейские хроники хранят полнейшее молчание о битвах на Неве и Чудском озере. О первой из них умалчивают и  русские летописцы, современники тех событий. Лишь о Ледовом побоище сохранилась краткая запись в Лаврентьевской летописи. Да и та сделана таким образом, что на первый план выдвигается не князь Александр, а его брат Андрей: “В лето 6750 (1242). Великий князь Ярослав послал сына своего Андрея в Новгород Великий в помощь Александру против немцев, и победили их на Плесковском (Псковском) озере и взяли большой полон; и возвратился Андрей к отцу своему с честью”.
     Вот и все, что можно узнать из ранних русских летописей об этих столкновениях.  И только в более поздних летописях, как результат переосмысления событий под влиянием новых исторических представлений, акценты были смещены и эти сражения представлены эпохальными и судьбоносными для всей Руси и дальнейшей русской истории.
   В то же время, с востока на Русь нахлынули  дикие орды, исчислявшиеся сотнями тысяч. После себя они оставляли пепел и  безжизненные пространства, угоняя русских пленников на невольничьи базары. Когда не оставалось населения после набегов монголов, то можно ли говорить о том, что русский дух оставался сохраненным? И где он сохранялся – среди русских рабов на неизмеримых просторах Азии? Или среди трупов?
   Так какая же опасность была страшнее для Руси? Ответ очевиден.
Эти неправильно расставленные исторические акценты ведут свое происхождение от оценки  ситуации церковными деятелями Руси. В случае захвата русских земель католиками, православная церковь ожидала своей неминуемой гибели, или полного подчинения унии. Именно эта гипотетическая опасность (которая за всю историю России так и не приобрела реальные формы!)   в течение нескольких веков настолько страшила православных иерархов,  что они чуть ли не с умилением  взирали на  диких монголах, безжалостно уничтожавших русских людей, но позволившим  оставшимся в живых  молиться по греческому закону.
    Вначале степняки предавали кровавому разорению  русские села и города вместе с церквями и монастырями  и так же неистово уничтожали духовенство, как и прочих жителей. Но потом сообразили, что духовных лиц следует щадить,  поскольку те очень удобны для  насаждения  смирения в покоренном народе, и стали выдавать им охранные ярлыки. Впоследствии такая циничная политика одних и предательски-трусливое поведение других было представлено некой  гармонией духовного сосуществования двух народов. Именно  эта ложно понятая и ложно истолкованная  гармония толкала  церковь  на то, чтобы молиться за своих поработителей. Судьба русского народа едва ли принималась здесь в расчет.*
    *В 1382 году эта «идиллия» между   монголами  и русской церковью закончилась.  Хан Тохтамыш, захватив Москву, в первую очередь повелел  убивать духовенство, вышедшее к нему навстречу в ризах и с крестами. Видимо, в наказание за то, что оно не до конца смирило русский народ.  Были преданы страшному разорению все церкви и монастыри. Но даже после этого наглядного вразумления русское духовенство не нашло в себе мужества призвать русский народ к всеобщему восстанию.
   Более нелепой оценки исторической ситуации трудно представить, но, тем не менее, она укоренилась и в исторической науке и в сознании многих людей на многие века.
    Александр Невский,   проводивший в силу определенных обстоятельств сознательную политику союза с монголами и вооруженного противостояния своим западным соседям, необыкновенно удачно вписался в эти представления. И за это  был объявлен и политическим провидцем, и святым. Андрей Ярославич, который был склонен к союзу с западными странами и к вооруженному противостоянию монголам, такой чести не удостоился и даже был очернен в глазах потомков. Не был удостоен святости и Даниил Галицкий, единственный русский князь, отстоявший свое княжество в столкновении с монголами. Казалось бы, именно ему самое место в синодике православных святых за  неустанные ратные труды по защите родной земли. Но и он не был отмечен православной церковью, поскольку искал союзников все там же, в католической Европе, и даже высказывал намерения в пользу унии.
    Подобная неприязнь русской православной церкви к католичеству была воспитана у русских иерархов греками, которые принесли на Русь не только свет истинной веры, но и фанатичную и устойчивую ненависть  к «латинству».  Не буду судить о том, оправданна или нет подобная  рознь христианских церквей, но несомненно, что  это ожесточенное духовное  противостояние создало множество нелепых и трагических ситуаций. В этом плане весьма показательна печальная и бесславная история заката Византийской империи.
       В середине XV  века, когда османы вытеснили византийцев из Малой Азии и готовились к штурму Константинополя, трезвомыслящие греческие политики обратились за помощью к папе Римскому, надеясь на организацию им крестового похода. В ответ на это  множество  православных священников в Византии стали исступленно убеждать своих соотечественников в  том, что лучше   склониться перед турками-мусульманами и быть их рабами, чем  принять военную помощь от «латинян». Неимоверно раздутая догматическая рознь христианских церквей все заслонила  в глазах этих людей. Страх перед завоевателями и эти проповеди настолько смутили и запутали умы  греков,  что перед лицом величайшей опасности они проявили какую-то поразительную массовую   пассивность и крайнюю степень покорности судьбе. Стены Константинополя  защищали лишь императорские наемники  и немногочисленные отряды из Европы. Жители   города с более чем стотысячным населением в этой защите участие не приняли. Константинополь был взят, а его население, в том числе и  священники, были самым бесчеловечным образом вырезаны.  Так бесславно закончилось существование некогда великой империи.
     Что получил греческий народ и  греческая церковь от подобного противоестественного исторического выбора?  Можно ли говорить о том, что турки бережно сохранили  дух греческого народа?.. Утверждать эту нелепость  было бы величайшим заблуждением.  В течение нескольких сот лет и греческий народ, и его церковь влачили под властью османов самое жалкое существование, наполняясь рабским духом и  подвергаясь не только всевозможным унижениям и позору, но и систематическому уничтожению. И подобное пребывание в страхе и нищете продолжалось до тех пор, пока ненавистные им «латиняне» не потребовали от Турции предоставить независимость  Греции.*
*Тирания турок над христианским населением Греции стала настолько нестерпимой, что в  1821 году  греки подняли восстание.   Отдельные греческие иерархи уже осознавали  всю пагубность безмолвной покорности,  и именно они первыми призвали к вооруженной борьбе. Почти четыреста лет рабства,  национального и религиозного унижения наконец-то заставили их  реально  оценить ситуацию и не испытывать иллюзий в отношении мирного  и гармоничного существования с миром ислама.
   25 апреля 1821года  митрополит Патрский Герман водрузил в Калаврите знамя народного восстания и обратился к грекам со следующим воззванием: «Героические сыны геройских отцов! Пусть препояшется каждый мечом своим, потому что лучше пасть с мечом в руках, нежели видеть бедствия отечества и оскверненные святыни! Ну же! Разорвите оковы, сокрушите иго, которое возложили на вас, потому что мы — наследники Божий и сонаследники Христовы! Дело, которое вы призываетесь защитить, есть дело Самого Бога».
По  существу, это было призвание к крестовому походу.    О подобных воззваниях   патриарха Константинопольского в год восстания  ничего не известно, поэтому можно предположить, что он проявил в этом вопросе  чрезмерную осмотрительность, которую можно расценивать как малодушие.
  Это восстание турки потопили в крови, предав неслыханному уничтожению  население страны. Наиболее страшное и наиболее массовое уничтожение греков произошло  на острове Хиос (так называемая резня на острове Хиос).  Из 100 000 населения этого острова  после чудовищной резни  в живых осталось не более 1800 человек. После своей победы турки продавали греков  на невольничьих рынках десятками тысяч. Греческому населению грозило полное уничтожение.
   Но здесь вмешались европейские государства. 6 июля 1827 года представителями Англии, Франции и России была подписана конвенция, в которой было предложено настаивать на немедленном заключении мира между греками и Портой.  Турция отвергла предложение, и тогда соединенная эскадра России, Великобритании и Франции нанесла сокрушительное поражение туркам в морском сражении при Наварине. В мае 1827 года русские войска перешли Прут и начали военные действия против Турции. В августе этого же года французский корпус в 14000 человек высадился на берегах Мореи и изгнал оттуда турецкий гарнизон. Не выдержав военного давления, Турция через два года, на Лондонской конференции 1830 года,  была вынуждена признать независимость  Южной Греции.
    Остальные греческие территории постепенно возвращались Греции еще в течение  ста лет, вплоть до середины XX века. Но  все же, большая часть земель, некогда могущественного и обширного государства, осталась  во власти мусульман.
    Спасение Греции силами христианских государств наглядно показало, что христианский дух   выше  догматической  розни, и что последняя  может быть успешно преодолена без особых усилий.
    К подобной  покорности и к этому же непонятному и  неоправданному пренебрежению Западом призывали и русские священники во время ордынского господства. Поэтому князь Андрей Ярославич едва ли мог пользоваться их симпатией. Не изменилось к нему отношение и в конце XV века, когда Русь наконец-то  нашла в себе силы сбросить ордынское иго. Видимо, о его подвиге в то время уже основательно забыли.
          Внушенный  русским духовенством отрицательный взгляд на этого князя пережил века и стал настолько устойчивым, что без изменения вошел и в художественную литературу. Знаменитый исторический писатель Алексей  Кузьмич Югов (1902-1979) в своей некогда известной эпопее «Ратоборцы»  без должного критического осмысления подхватил эти идеи и превратил Андрея Ярославича в одного из отрицательных персонажей. Едва ли замечая свою непоследовательность, Югов с восторгом описывает грузинского князя Джакели,* вступившего с монголами  в неравную борьбу, восхищается его мужеством и жертвенностью. Но те же качества романист в  упор не видит в русском князе, и  желание Андрея Ярославича  бороться с ордынцами представляет в своем романе как результат   его политической недальновидности и непомерной  спесивой заносчивости. Какая-то поразительная слепота или поразительная предвзятость в оценке одних и тех же деяний!
* Кваркваре Джакели, один их грузинских князей, действительно воевал с монголами, потом  признал их власть. Позднее он  участвовал в неудачной попытке организовать антимонгольское восстание. Как кажется, этим и исчерпываются все его достоинства. Но, тем не менее, на страницах своего романа  Югов не скупится на   дифирамбы в честь этого князя.   Дело видимо в том, что книга писалась еще при жизни Сталина (вышла в печати в 1948 г.), и  Югов нашел способ польстить «кремлевскому горцу», представив его  соотечественников  безукоризненно  благородными воинами, доблестными защитниками родины, не склонными ни к каким  сомнительным компромиссам с врагами.  Князь Андрей Ярославич, к сожалению,  оценивался им  по другим меркам.
  Если   отказаться от этих предвзятых мнений, которые несут на себе явную печать  идеологических установок своего времени, то князь   Андрей Ярославич  и его поступки предстанут перед нами в несколько ином свете.  Возможно, более объективном. И нам удастся разглядеть в нем то, что  не заметили   современники и позднейшие историки – его искреннюю боль за свою растерзанную дикими степняками Родину. И его жертвенный героизм.