Бланк Борис Карлович [1769–1825, с. Елизаветино Липецкого у.]. Сын преуспевающего петербургского архитектора. Службу начал как типичный молодой дворянин в гвардейских полках. В 1797 с чином подполковника вышел в отставку. В 1803–1807 – депутат Можайского дворянского собрания, в 1807–1810 – предводитель дворянства Можайского у. Будучи женат на А. Г. Усовой  (ее мать урожденная  Бунина), Б. оказался связан свойством с семействами Буниных и Ахвердовых, а через них сошелся с П. И. Шаликовым и близким ему кругом московских писателей. Первые крупные произведения «Путешествие в Малороссию» (М., 1803) и «Другое путешествие в Малороссию» (М., 1804) Шаликов посвятил «любезным сердцу» Б., В. Андреевскому, А. Таушеву. Известную роль Б. сыграл в судьбе поэтессы А. П. Буниной; по ее свидетельству, он и Шаликов были ее первыми учителями и руководителями в поэтическом творчестве. По воспоминаниям воспитанника Б. Э. И. Стогова, в Праслове, богатом подмосковном имении Б., был крепостной оркестр, устраивались иллюминации и фейерверки. В 1815 Б. покупает с. Елизаветино в 40 верстах от Липецка, где усиленно занимается сельским хозяйством. Ранним свидетельством внимания к хозяйственным нововведениям является его перевод фр. сборника советов практического содержания «Открытия экономические…» (1789), предназначенного для сельских и городских жителей. На всю жизнь Б. сохранил интерес к музыкальному театру. Среди его стихотворений есть поэтические обращения к Д. Н. Кашину, московскому музыканту и композитору, ученику Дж. Сарти, и, певице Е. Сандуновой. Первыми сочинениями Б. были либретто опер «Красавица и привидение» (1789; посв. П. А. Долгову) и «Пленира и Зелим» (1789; посв. С. С. Попову), принадлежавших к жанру фантастических феерий и поставленных на придворной сцене. На широкий круг поклонников сентиментальной прозы были ориентированы его переводы сентиментально-дидактического романа в письмах «Платонический опекун» (1795; посв. С. К. Замятниной; авторство приписывается мисс Джонсон) и сентиментально-готического «Живой мертвец, или Неаполитанцы» (1806; подражание А. Радклиф; автор неизв.). Об интересе Б. к нем. литературе свидетельствует стихотворный перевод (с фр.) описательной поэмы Ю. Цахарие «Четыре части дня» (1806; посв. Александру I); здесь в сохраненном Б. предисловии фр. переводчика был приведен краткий очерк развития новейшей нем. литературы. В 1802 Б. выступил в качестве издателя альманаха «Аония», состоявшего из стихотворений сестер Е. О. и М. О. Москвиных (прекратился на кн. 1). Постоянно и широко Б. начал публиковать свои произведения, гл. о. стихотворные, в журналах Шаликова «Моск. зритель» (1806) и «Аглая» (1808–1812) (в основном под криптонимами «Б.*» или «Б. Б.»). Отдельные стихотворения и прозаические статьи Б. появлялись также в др. московских журналах: «Рус. вестн.» (1812) С. Н. Глинки, «Тр. О-ва любителей рос. словесности» (1820), «Вестн. Европы» (1820), «Дамский журн.» (1823–1825). Он сотрудничал и в «Журн. драм.» (1811) своего приятеля М. Н. Макарова, где кроме мелких сочинений поместил переводы опер «Фаниска» (с нем.) и «Эхо-любовник, или Неожиданное свидание» (с фр.). Многочисленные стихотворения Б. представляют собой переработанный в сентиментальном духе и осложненный нем. влияниями вариант фр. легкой поэзии. Наряду с переводами Н.-Л. Леонара, Экушара Лебрюна, Горация, Т. Тассо и античной анакреонтики во фр. интерпретации Б. обращается также к произведениям А. Коцебу, Э. Юнга, Э.-Х. Клейста, А. Галлера, С. Геснера. Откровенный дилетант, Б. не связывал себя никакой жесткой литературной программой, выражая в стихах весь набор эмоций, популярный у эпигонов карамзинизма, и прежде всего чувства преданной дружбы и нежной любви. По тематике и жанрам его лирика – типичная для литературных кружков Москвы салонная поэзия с преобладанием песен-романсов, стихов «на случай», на семейные события, мадригалов, сонетов и посланий к друзьям. В сентиментальном духе перерабатывает Б. и такие жанры, как басня и стихотворная сказка. Участие Б. в литературной борьбе нач. века сводилось в основном к поддержке Шаликова. Некоторые его эпиграммы направлены против А. С. Шишкова, Д. И. Хвостова, П. Ю. Львова, П. И. Голенищева-Кутузова ; напротив, он высоко оценивал И. И. Дмитриева, П. И. Макарова и некоторых др. писателей противоположной партии. Из поздних произведений Б. неопубликованным осталось стихотворное переложение «Песни песней» царя Давида с историческими объяснениями и примечаниями (не сохр.). Сыновья Б. – Г. Б. и П. Б. Бланки – известны как публицисты консервативного направления в 1850–1860-х гг. Последний из них был женат на сестре П. И. Бартенева, соседа Бланков по тамбовскому имению. Лит.: Венгеров. Словарь, т. 2 (1895); Губастов К. А. Бланки: Тамбовская ветвь. – Изв. Тамбовской учен. арх. комис., 1917, вып. 7; Стих. сказка (1969); Рус. эпиграмма (1975); Рус. басня (1977).

В. П. Степанов

Произведения автора

• Красавица и привидение, : опера в одном действии / пер. с арабскаго. – М.: Унив. тип., у А. Светушкина, 1789. – 56 с.
• Пленира и Зелим : опера в трех действиях / Б.... Б.... – М.: Унив. тип. у В. Окорокова, 1789. – 77 с.
• Открытия экономическия : содержащия в себе разные секреты, нужные и полезные как для городских, так и для деревенских жителей, выбранныя из разных иностранных журналов / пер. с фр. [Бориса Бланка]. – М. : Унив. тип. у В.Окорокова, 1789. – XVI, 124 с.
• Платонической опекун: роман / пер. с фр. [Бориса Бланка]. – М.: Унив. тип. у Ридигера и Клаудия, 1795. –
  • Ч. 1. – 216 с.
  • Ч. 2. – 203 с.
• Живой мертвец, или Неаполитанцы / соч. Радклиф ; пер. с фр. Б. Б. – Москва : В типографии Христофора Клаудия, 1806. – 186 с.
• Живой мертвец, или Неаполитанцы / соч. Радклиф ; пер. с фр. Б. Б. – Москва : В Губернской типографии у А. Решетникова, 1808. – 180 с.

Литература о жизни и творчестве

• Данилов В. И. Усадьба, в которой жил поэт, переводчик Б. К. Бланк // Материалы свода памятников истории и культуры РСФСР. Липецкая область. – М., 1980. – С. 42-43.
• Бланк Борис Карлович // Грязи. – Липецк, 2003. – С. 207-208. – (Б-чка «Грязинских известий»).

Справочные материалы

• Липецкая энциклопедия. – Липецк, 1999. – Т. 1. – С. 124.
• Тамбовская энциклопедия. – Тамбов, 2004. – С. 65.
• Русские писатели. 1800-1917: биогр. словарь. – М., 1989. – Т. 1. – С. 276-277.

От редакции сайта

Интересные воспоминания о семье Бориса Карловича Бланка оставил Э.Д. Стогов. Эти воспоминания мы считаем нужным нужным поместить в данной статье.

                                                          ***

Переехали мы в Золотилово. В одну из побывок в Праслове туда приехал из Петербурга лейтенант Иван Петрович Бунин.

Борис Карлыч Бланк был женат на Анне Григорьевне; мать ее Варвара Петровна была рожденная Бунина и старшая родная сестра Ивана Петровича; она жила постоянно при дочери.

Бунин был известен во всем Петербурге как весельчак, балагур, музыкант, танцор, остряк; о нем будет речь после; он был адъютантом известного адмирала Ханыкова. Приезд его в Праслово - была эпоха. Большого роста, статный мужчина, мундир с золотом, короткие белые штаны, шелковые чулки, башмаки с золотыми пряжками, шпага с блестящим темляком- я глаза проглядел!

У Бланка не было детей; Анна Григорьевна и Варвара Петровна пожелали, чтобы я пожил у них; отец и мать с благодарностью согласились; у них еще были дети. Я, конечно, был рад, потому что избавлялся от домашних розог.

Меня поместили на антресолях, там было две комнаты, в одной жил я, а в другой - князь Петр Иванович (кажется, так) Шаликов. Это был молодой человек, сухой сложением, темный брюнет, с большим носом (теперь назвал бы его - некрасивый армянин; должно быть, он был кончивший студент. Чем занимался Шаликов и занимался ли - я никогда не видал, он только гулял.

Борис Карлович Бланк, говорили, был архитектор, другие говорили - сын архитектора; он был очень богат (говоря сравнительно с моею роднёю); кроме Праслова, у него были имения в Дорогобужском уезде Смоленской губернии, в Тамбовской - более не помню. Бланк был лет за 40, довольно полный. Супруга его, Анна Григорьевна, молодая дама очень нежного сложения и хорошенькая. Мать ее, Варвара Петровна, еще не старая старушка, маленького роста, мне казалось, любила наряжаться; я износил несколько шелковых чулок ее; помню ее туфельки без задников с каблучками: при всяком движении ноги ее каблучки хлопали, отделяясь от ноги. В доме был отличный порядок, чистота мною невиданная, всегда тихо, никто не приказывал, а все делалось. Все семейство говорило по-французски, так же говорил и Шаликов.

Более всего памятен мне большой сад, разбит геометрически верно дорожками, обсаженными березками, стриженными как одна. Дорожки тверды, должно быть шоссированы, и всегда чисты, сад загляденье! Помню, много мы собирали грибов в саду. В честь Ивана Петровича Бунина была иллюминация; после этих иллюминаций я очень много видел - это была главная и любимая забава Бланка.

Иллюминации были всегда разнообразны. Сколько могу теперь сообразить, устраивались абрисы храмов, триумфальные ворота, абрисы разных зданий, все здания освещались шкаликами и плошками, - я бы назвал теперь архитектурными чертежами. К каждой иллюминации, к каждому зданию, памятнику кн. Шаликов обязан был писать стихи. Живя в этом превосходном семействе, я видел только ласку и милую доброту.

Не умею объяснить себе, как случилось, что я заговорил по-французски, хотя меня никто и ничему не учил. Более всех обращала на меня внимание Варвара Петровна, она требовала от меня опрятности.

Бланк много проводил времени в библиотеке; заходя туда, я видал его то за книгой, то за чертежами; он был так добр, что ни разу не выгнал меня. Раз, помню, я застал в библиотеке сына священника, кончившего учение; Бланк экзаменовал его и при мне спросил: <Тупой угол, острый угол?> (самому удивительно, как могла сохранить память непонятные слова). Семинарист не умел отвечать, Бланк с неудовольствием сказал: <Не знаю, чему вас учат!>

В Праслово гости приезжали не часто, но люди богатые и почему-нибудь значительные, более занимались разговорами, что, конечно, было не по моей части, хотя я постоянно присутствовал в гостиной. Один раз приехал граф Мусин-Пушкин с дочерью, девицею лет 16-ти, она воспитывалась или жила в Петербурге; было и еще несколько семейств гостей, был и мой отец один. Бланк с графом и другими мужчинами были в другой комнате; отец сидел в гостиной близ стола. Шалуньи научили графиню тронуть пальцем в средину спины отца. Молоденькая шалунья только тронула, как отец вскричал нечеловеческим голосом, вскочил и, опамятовавшись, серьезно, не торопясь, взял графиню за ухо и хорошо выдрал с приговором: <Молода, сударыня, видно, не учили тебя уважать старших!>

Страшный крик отца, крик и плач графини вызвали всех мужчин из другой комнаты, и какова же картина: граф Мусин-Пушкин видит, что незнакомый мужчина только что отодрал за ухо его сиятельную дочь!

Граф, видно, вполне был светский, может быть, человек придворный; узнав, в чем дело, ни слова не сказал отцу и кончил ласковым замечанием дочери.

Дело в том, что отец мой, будучи совершенно здоровым, не мог переносить прикосновения к кости спинного хребта, так было до конца жизни. Если во время сна он сам как-нибудь нечаянно дотронется чем-либо твердым или жестким до спинного хребта, закричит на весь дом и вскочит с кровати. Я спрашивал отца, что он чувствует, когда дотронутся до спинной кости, он отвечал: <Не знаю, братец, я теряю память>.

- Что же, вам больно или щекотно?

- Не знаю, через минуту я ничего не чувствую.

- Батюшка, я помню, как вы выдрали графиню за ухо, ведь это неприлично.

- А по-вашему прилично, что девчонка, у которой и молоко на губах не обсохло, дурачится и не уважает старших? А что она дочь графа - эка невидаль! Граф такой же дворянин!

Один раз я бегал в саду и, добежав до пруда, с ужасом увидел, что князь душит прехорошенькую горничную Машу; я начал кричать во весь голос, князь вскочил и толкнул меня в пруд. Не знаю, глубок ли был пруд, прибежал близко бывший лакей, вытащил меня. Об этом происшествии не было говорено ни одного слова, но Маши я в доме не видал; говорили, что она в скотной избе. Князь Шаликов и прежде не говорил со мною, а после этого и подавно. Как я ни был мал, но понимал, что на князе платье было очень старо и изношено. Раз я слышал, как лакеи говорили между собою: <Хорош князь, у него и куста нет своего>. Конечно, у меня составилось мнение, что каждый князь должен иметь свои кусты.

Не знаю точно, но думаю, что у Бланка я жил года три, мне было хорошо, но у дедушки было лучше, что-то недоставало, должно быть незаменимой беззаветной любви! Видно, и у детей есть это инстинктивное чувство.